— А-а, новобрачные! — голос Штирнера, стоявшего в дверях кабинета, прервал вереницу ее мыслей.
«Он уже знает?» — с удивлением подумала Эльза.
Ей трудно было еще раз переживать сцену поздравления, в особенности при Штирнере, и она незаметно вышла.
— Поздравляю, поздравляю, — весело сказал Штирнер.
Зауер самым радушным образом крепко пожал руку Штирнера. Казалось, от прежнего недоброжелательства не осталось следа.
— Мы думаем сегодня же вечером выехать в свадебное путешествие, — говорила Эмма, — вы и Эльза не будете против?
На лице Штирнера промелькнуло недовольное выражение, но он тотчас любезно улыбнулся Эмме.
— Конечно, разумеется, прекрасная куколка! Куда вы думаете ехать?
— В Ниццу или в Норвегию, мы еще не решили. Он хочет в Норвегию, а я в Ниццу…
— Значит, вы будете совершать свадебное путешествие каждый поодиночке? — смеясь, сказал Штирнер. — В Норвегии сейчас вы отморозите ваш маленький носик! — продолжал он. — Надо беречь ее, Зауер Конечно, вы поедете в Ниццу!
— Ну, прощайте, нам надо собираться в дорогу! — И, схватив мужа за руку, она потащила его к выходу. — Скорей, скорей, Отто, ты такой мешок! Я уверена, что мы везде будем опаздывать с тобой на поезд!
Зауер жил во флигеле, в небольшом уютной квартире.
Молодые вбежали с веселой оживленностью и поспешно стали укладываться, говоря без умолку.
— Итак, в Ниццу?
— Ну что ж, в Ниццу так в Ниццу.
— Господи, все это так скоро, как на пожаре!.. Какой тяжелый чемодан!..
— Можем не ехать… Из него надо выбросить книги… Подай мне несессер…
— Не ехать? Да ты с ума сошел! Конечно, мы едем! Но дорожное платье?…
— Мы купим его в дороге. А для начала твое серое прекрасно подойдет.
Они уселись на полу перед большим чемоданом и стали выбрасывать книги.
Вдруг на минуту они застыли, будто прислушиваясь к какой-то мысли, потом удивленно посмотрели друг на друга.
— Что мы сидим, как китайские болванчики, на полу? — наконец спросила Эмма. — Зачем ты вытащил этот чемодан? Тебе нужно ехать по делу?
— Я никуда не собираюсь ехать, — ответил Зауер. — Я не знаю, зачем мы вытащили этот чемодан. Может быть, тебе хотелось посмотреть эти книги?
— Книги? Эти скучные книги? Какие мы глупые! Мы помешались от счастья!
Звонко рассмеявшись, она поднялась, перепрыгнула через чемодан и поцеловала Зауера.
Зауер хмурился. Случай с зачем-то выдвинутым чемоданом заставил его призадуматься.
— Что ты надулся? Недоволен мною? — и она так плутовски склонила головку, что Зауер вновь стал весел.
— Конечно, недоволен, — сказал он, смеясь. — Ты не успела поселиться у меня, а уже вносишь беспорядок!
— Честное слово, это не я! Это он сам! — указала она ногой на чемодан.
— Куш на место! Куш! Да помоги же, несносный!
Эмма и Зауер задвинули чемодан под кровать. О поездке никто из них больше не вспоминал…
XII. В шесть часов вечера
— Не забудьте, Эльза, что завтра воскресенье. В шесть часов вечера я получу ваш ответ. А сейчас я уезжаю из города по срочному делу. Вернусь ночью или утром. Всего хорошего!
Штирнер вышел из зимнего сада.
Эльза осталась одна. Но она думала не об ответе Штирнеру: мысли ее были направлены в другую сторону. Она не могла оправиться от удара, который причинил ей Зауер своей неожиданной женитьбой на Эмме Фит.
Она чувствовала себя одинокой, как никогда.
Золотые рыбки медленно двигались в аквариуме, блестя на поворотах и плавно помахивая мягкими хвостиками.
Эльза завидовала им. Эти рыбки жили в неволе, в стеклянном ящике, как и она. Но у них было свое маленькое игривое общество, и они не знали мучительных сомнений. Она себя чувствовала более несчастной, чем в самые тяжелые дни своей трудовой жизни. Что дало ей богатство?
Судебный процесс, в котором была какая-то тайна, и богатство отделили ее от шумной толпы простых людей, которые живут, как им нравится, гуляют по улицам, ходят в кинематограф. Каждый ее выезд обращал внимание, тысячи любопытных взглядов встречали ее. И она отказалась от выездов. Не было удовольствия, которого она не могла бы себе разрешить, и вместе с тем она была лишена их всех. Только прозрачная стена из стекла отделяла ее от широкого мира, переливающегося всеми красками, но эта стена была непреодолима для нее. С тоской в голосе она шептала:
— Какая я несчастная, какая я несчастная!
Вот, как вчера, как третьего дня, как много дней тому назад, пробили часы, гулко отдаваясь в пустынных комнатах. Где-то внизу прорычал автомобиль. Это отъехал Штирнер…
Штирнер! Завтра ему нужно дать ответ. Она чувствовала — это последний срок.
— Почему нужно?
Время шло. И странно: после отъезда Штирнера мысли ее все больше прояснялись. Будто какая-то пелена спадала с глаз. Оскар Готлиб, его болезнь, похожая на «какое-то наваждение», любовь Зауера к Эмме, странная и неожиданная, как наваждение…
Вся цепь нелогичных, нелепых, противоречивых поступков окружавших ее людей с того самого момента, как погиб Карл Готлиб, — разве не похоже все это на «наваждение»? Вот слово, которое дает ключ к тайне! Но откуда оно, это наваждение? Кто устоял против него? Штирнер! Он один.
Штирнер!..
А что, если он и есть причина всего этого? Его странный разговор в лодке, его намеки на какое-то могучее орудие, при помощи которого он может покорить мир. Неужели это не пустая болтовня? Неужели он обладает этим средством и играет людьми, как кошка с полупридушенными мышами? Но откуда у него эта сила? В чем она? Кто он, кудесник, новый Калиостро? Свенгали?…
Эльзе вдруг сделалось так холодно, что она задрожала.
Штирнер представился ей коршуном, который носится над птицей в степи. И эта птица — она. Не уйти, нет, никуда не уйти от этого человека. Он не упустит ее из цепких когтей.
Эльза поднялась, тяжело дыша, и вновь опустилась на диван.
Ее охватил ужас.
— Нет, нет, нет! — вдруг вскрикнула она так, что птицы в испуге вспорхнули с веток.
В зале эхо отчетливо повторило ее слова. И странно, это неожиданное эхо как-то ободрило ее, как будто кто-то подкрепил ее, как будто невидимый друг вторил ей: «Конечно, нет!» Нельзя сдаваться без борьбы, нельзя сделаться безвольной игрушкой другого, отдать себя нелюбимому человеку.
Она вошла в зал, чтобы успокоиться.
«Что делать? Что делать?» — подумала она, блуждая по залу. Случайно одна картина бросилась ей в глаза. Какой-то всадник бедуин на арабской лошади мчится по пустыне, в развевающемся белом плаще с капюшоном, спасаясь от нагонявших его преследователей.
