– Фу, Полкан, фу! Отдай…
Мне удается поймать рукоятку, и мы тянем в разные стороны. Двускелетный сильнее. Мотает башкой, урчит от восторга и пятится. Я юзом еду за ним по полу. Внезапный рывок – и рукоятка выскальзывает из потной ладони. Слабоумное дитятко вне себя от радости – перевернулось на спину и молотит в воздухе лапами, не разжимая, однако, жвал. Вот урод.
– Эй, Кабысдох! На что тебе нож? Верни владельцу.
Он тешится еще минут пять. Затем следует внезапный вздрыг, и я едва успеваю увернуться. Вращающаяся в полете полоса стали совершает воздушное путешествие, проносясь в опасной близости от моего лица и отскакивает от дальней стены.
Вернул все-таки. Умница. Что я без ножа? Ни постричься, ни побриться, ни ногти обрезать. Лезвие хорошо держит заточку, и не надо просить корабль вырастить для меня наждачный брусок.
Я подбираю нож, а Двускелетный чего-то ждет. Ну чего тебе? Моя-твоя не понимай. Поиграли – хватит.
Его бросок стремителен. При тройной тяжести семенящий бег на коротких лапах – то, что надо. Жираф сразу переломал бы себе ноги.
Клац! Я снова без ножа. Вздрыг – нож опять летит куда-то, а Двускелетный, сомкнув жвалы, тычется в меня головой. Его толчки становятся все настойчивее. Чего тебе, уродец? Никак хочешь поменяться ролями – чтобы ты, значит, метал, а я, значит, бегал?..
А ведь он точно этого хочет… Апорт, Тим!
Ага, сейчас! Еще хвостом повиляю. Уйди.
Не знаю, плакать мне или смеяться. Рыдать от бессилия что-либо изменить или злобно хохотать над чужаками – как опекунами, так и их подопечными. Правда, все это я уже проделывал не раз и не десять. Может, для разнообразия повыть на Луну?
Нет Луны. Возможно, корабль мне ее покажет, если я попрошу, но ведь рядышком я увижу более крупную горошину Земли. Увижу, зная, что с нею произойдет менее чем через месяц.
И тогда я точно завою. Вот только для корабля мой отчаянный вой ничуть не лучший аргумент, чем шорох мыши или стрекот кузнечика. А разве шум леса мешал кому-нибудь наломать дров?
Двускелетный шумно возится, кажется, собираясь устроить под меня подкоп. По-моему, он не отстанет. Ну что тебе, образина? Все-таки хочешь продолжить игру? Уверен? «Что наша жизнь? Игра!» Не помню, чьи слова, но это о нас с тобой. Понял, уродина? Вижу, понял…
Ага, так я и побежал на карачках… Сам бегай. Ладно, уж так и быть, я принесу тебе нож, но только своим способом. Через Вязкий мир путь ближе. Кому-то он наказание, а мне – краткий отдых.
Там хотя бы тяжесть нормальная.
– На ольховом дыму все же лучше, – тоном знатока сообщил Гриша Малинин, подбросив в дымящий костерок охапку колючих, словно рыбьи скелеты, можжевеловых веток. Застреляли искры. Клуб дыма рванулся было вверх, но одумался и втянулся в дымоход коптильни, что от него, собственно, и требовалось. Окутал висящие над жерлом куски мяса.
– А на можжевеловом что, хуже? – спросил дядя Лева и закашлялся, глотнув ненароком дыма.
Никто не поддержал тему. Из десяти человек, греющихся возле нодьи, разложенной на очищенной от снега площадке возле действующей коптильни, тема заготовки мяса интересовала сейчас только Гришу.
– Ну ясное дело, хуже! Хотя, по правде сказать, ненамного. Тут некоторые и на березе коптят, а в ней, между прочим, до Первоматери дегтя. Возгонка идет.
– Ты проверял? – спросил, откашлявшись, дядя Лева и полез тереть заскорузлым пальцем слезящиеся глаза. – Умный больно. Ты химик?
– Чего тут химичить? На вкус не чувствуется, что ли? Ольха нужна.
– Нет ольхи, всю извели. Гурман. Неймется тебе, так сходи за излучину, там ольха еще есть.
– Ага! – обиделся Гриша. – В такую погоду? Мечтаешь, чтобы я заблудился? За излучиной родники и лед слабый. По-твоему, нас слишком много, да?
– А по-твоему, кто-то другой должен идти, потому что ты любишь вкусно пожрать?
– Да нет, я так, – сменил тон Гриша. – Скучно же. Поговорить не с кем и не о чем.
– Тогда спи, – посоветовал дядя Лева. – Хочешь, в землянку иди, хочешь – прямо здесь. За мясом я послежу.
– Надоело спать. После смерти выспимся, а повезет – так в шахте. Чем еще там заниматься?
– Вот там и наговоришься всласть… если взрывная волна тебе свод на голову не уронит. Ты коры, коры побольше в огонь подбрось. Дыма мало.
– Хватит дыма, – простуженным басом сказал Тамерлан. – Дышать нечем. Настоящий городской смог, ей-ей.
– Ха, городской! – немедленно отозвался Гриша и все-таки подбросил в костерок немного тальниковой коры пополам с мелко нарубленными сырыми ветками. – Ты городской смог когда-нибудь нюхал? Так, чтобы настоящий?
– В кино видел.
– Ага, в кино! В историческом фильме небось? Бабское вранье. Не было никогда никакого смога.
– Это почему же не было?
– Потому что миф это древнегреческий! Ну ты сам посуди: вот, скажем, ты оказался у власти. Да-да, именно ты. Или он, или я, или вот они… – Гриша замахал руками, указывая то на дядю Леву, то на Тамерлана, то на Ваню Динамита с Гойко Молотилкой. – Мы что, полные кретины? Нам что, надо всего побольше и даром? И за это мы готовы потравить все на свете и сами дышать всяким дерьмом? А после нас хоть потоп, да?
– Так насчет потопа – это мужик сказал, и как раз облеченный властью. Король вроде.
– Ерунда! Это его шлюха сказала, а она безмозглая была, потому что бургундское тянула, как помпа. Пропила мозги. Ее так и прозвали – Помпа Дура.
– Ты это где вычитал? – поинтересовался дядя Лева.
– Между строк! Уметь надо. Бабы нам врут, и дураки уши развешивают, а умные люди подвергают все сперва сомнению, а потом анализу…
– Может, поделишься опытом, аналитик? – Дядя Лева прищурил глаз. – Обучи методу, а?
– Да запросто! – Разгорячившийся Гриша не почуял сарказма. – О ней вот что написано: уродина, притом костлявая. Померла опять же еще не старой. Умному достаточно: хронический алкоголизм! А тому парню, королю, прямая выгода, коли не брезглив: накачал эту Помпу винищем – и раскладывай ее как хочешь, ей уже все до Первоматери. Он над нею шутки шутил: напоит ее вдрабадан, нальет ей в тарелку вместо супа воды с лягушками, прямо из пруда, так она их ловит и ест – во, думает, какие фрикадельки шустрые… Не веришь?
– Верю, – сказал дядя Лева, пряча усмешку. – Кстати, о лягушках. Ты за мясом смотришь, мифотворец?
Гриша потрогал мясо.
– Не, еще рано. Пусть повисит.
– Тогда иди еще веток наломай. Далеко не отходи, но и быстро не возвращайся. Осознал задачу?
– Нет.
– Надоел, – пояснил дядя Лева. – Балаболка. Иди, иди. В ушах от тебя звенит.
– А почему я?
– Потому что правило забыл: о хлебе, соли, выпивке и раскладывании баб – молчок. Был уговор? Был. Шагом марш.
