Возвращаясь с работы, Ладушкин всматривался в лица людей, пытаясь определить, сколь глубоко проникла в них тревога. Но каждый был отгорожен от всех маской собственной озабоченности и нельзя было понять, что его больше волнует, ворох белья в ванной, готовка пищи или несущееся в космическом пространстве гибельное тело.
Он заметил, что Виолетта гротесково заостряет характеры. Тамара Орехова по нескольку раз на день проверяла одни и те же контрольные карты и носила только вязаные платья с дырочками. Второкурсница Олька заштукатуривала лицо так, что оно было похоже на маску античного театра и на нем трудно было прочесть мысль и чувство. Веня Соркин, перестав острить, рассуждал о жизни и смерти.
Лишь старуха Курилова, стряхнув со скамейки снег, по-прежнему вязала у котельной, и соседи удивлялись, как это у нее не мерзнут руки.
По совету Соркина, Ладушкин теперь искал хроноглаз художественным методом: писал рассказы. Но продолжал и оттачивать свое зрение. Тем более, что одно дополняло другое. А писал он о том, что приключилось с ним за последние месяцы: случай с Леонилой, времянка с глазами-звездами, встреча со стариком в лесу, рассказ Дуброва. Но истина по-прежнему не приоткрывалась.
- Это, наверное, потому, что ты пишешь, почти ничего не придумывая, сказал Веня. - А попробуй-ка расковать фантазию.
Ладушкин ценил советы Вени, прислушался и к этому.
Ранним воскресным днем, когда в воздухе уже летали первые запахи весны и у магазинов выросли старушки с фиалками и подснежниками, он положил на стол чистую бумагу, заправил голубыми чернилами авторучку и с волненьем, будто каждая строчка приближает его к искомому ответу, стал писать.
"И вот в третий раз я подошел к времянке. Я догадывался, что дверь не из крепкого дуба, а из ДСП. Поскольку ключи давно затерялись, я отошел на несколько шагов, разогнался и кинул свое тщедушное тело на эту амбразуру невидимого дота, откуда все человечество и меня лично обстреливали часами, минутами, секундами. Дверь с треском проломилась, и я вылетел в звездное пространство.
Где-то слева гудел пылесос. Это означало, что Земля совсем рядом. Но прежде, чем убедиться в этом, я крикнул:
- Эй, Кронос, где ты? Кто ты?
- Ты... ты... ты... - повторил небесный ревербератор, и я замер, услышав эхо в ответ. - Кто ты? - переспросил я, паря среди светил, похожих на неоновые огни.
- Ты... ты... ты...
- Хочешь сказать, что Кронос - это я? Да?
- Да... да... да...
- Но какой же я Кронос, если я такой... хрупкий, такой недолговечный, а вокруг так много неожиданностей, и я боюсь даже комет?
- Нет... нет... нет...
Какая-то сила развернула меня, и я замер: в мою сторону неслось светящееся тело с огненным хвостом. "Виолетта!" - мелькнуло в сознании. В тот же миг прямо передо мной, из черноты космоса выплыла весенняя Земля в голубых облаках, которые раздвинулись, и я увидел свой двор и на скамейке у котельной старуху Курилову. Даже разглядел на ее голове карту африканской страны Зимбабве. На балконе стояла второкурсница Олька. Лицо ее было поднято вверх и показалось мне совершенно необычным: на нем четко проступали тени не косметики, а мыслей. На одной из улиц города наблюдалась странная картина: по тротуару, будто бы сама собой, катилась детская коляска с совсем крохотным младенцем. Присмотревшись, я заметил привязанную к коляске длинную веревку, которую тянула за собой не идущая, а низко летящая над улицей женщина, и я узнал в ней Леониду. Она так легко, так весело летела, помахивая платочком остолбеневшим прохожим, что я понял: Федор Дмитриевич начал эволюционировать заново.
А потом я увидел Галисветова, и сердце мое дрогнуло нежностью и жалостью. Как можно было оставить его одного в этом полном опасностей мире?! Он бежал в легкой курточке, прыгая через лужи, кепка его сдвинулась набок, и ветер лохматил русую челку.
Стало страшно: в любую минуту его мог сбить автомобиль, могли обидеть мальчишки, он мог просто подвернуть ногу и упасть.
Между тем, край глаза отметил близость кометы. Минуты начали хаотично растягиваться и сжиматься. Но ужас перед летящим небесным телом исчез, когда все внимание переключилось на маленькое, тонкорукое существо с тяжело оттягивающим плечи портфелем. Кроме школьных учебников, в нем летали волшебные отмычки от дверей прошлого, за которыми томились моя мама, бабушка, более далекие пращуры, а также прадеды Дуброва - Никифор и Матвей. В том же портфеле Галисветов нес ключи и от завтрашнего дня.
- Не промочи ноги! - закричал я, с досадой вспомнив, что так и не купил ему новые ботинки - эти уже малы и вот-вот попросят каши.
Почему я не помню, а точнее, не знаю его в раннем детстве? Не слышал его первых слов, не помог ему переступить первый порожек, не прочел первую книжку? Он и сейчас, по сути, обходился без меня. В этой его самостоятельности таилось нечто для меня обидное и несправедливое.
Шум и треск разрываемой ткани повернули мою голову влево. Хвостатый огненный шар был совсем рядом. Жестко разрезая небо, он грозил так же вспороть мальчишку, Землю, меня... В такой ситуации смешно было на что-то надеяться, и все же я выбросил вперед ладони в невероятной попытке оттолкнуть грозное тело. И - о чудо! - мои безоружные, обыкновенные человеческие руки притормозили ход огненного снаряда, он сердито зашипел, разбрызгивая пламенные струи, круто развернулся и ушел в черноту.
Я стер со лба испарину и глубоко вздохнул".
_Причина без следствия_, чтобы не отделять настоящее от будущего.
Телефон зазвонил так неожиданно, что перо Ладушкина прочертило на бумаге крутую параболу.
- Привет, это я, - сказал Галисветов.
- Привет! - обрадовался Ладушкин.
- Радио слушаешь? Удалось изменить направление кометы! Ура!
- Иначе и не могло быть, - ничуть не удивился Ладушкин и неожиданно спросил: - Галисветов, а тебе никогда не хотелось прийти ко мне в гости?
- Хотелось. Но ты на другом конце города. Почти что в антимире.
- Как не стыдно, Галисветов! - В горле застрял комок. Сделал усилие, проглотил его. - Ты ведь уже не маленький, и как это случилось... без меня? В чем дело?
- Дело в трансноиде! - ответил Галисветов, и Ладушкин представил, как при этом он весело хлопнул себя по лбу.
