- ...Что вы здесь делаете? - спросил Сережа, когда до них оставалось шагов пять.
- Проваливай щенок, а то кровью блевать будешь! - выдавил тот, с визглявым, нервным голосом.
- Ну посмотри, сопля! - все они нервно и зло заржали и разошлись в стороны.
Когда Сережа увидел то, что там было: удары сердца жаркими, болевыми разрывами ворвались в его голову, он весь побледнел; сжал свои кулачки, хотел что-то сказать, да не мог - просто не мог - захлебывался...
Эти пятеро, лоснящихся от сытости, в новеньких курточках, эти пятеро нервно потешающихся изловили как-то белку, скрутили ей задние лапки, да так скрутили, что лапки переплелись и видно было какие мучения доставляла белочке вгрызшаяся в ее плоть бечевка. Они подцепили ее за задние лапки к руке нимфы, той самой легкой мраморной руке, которая на века застыла перед арфой.
Но они, для полноты развлечения, не ограничились и этим - они стянули бечевкой и передний лапки белки, и привязали к ней массивный камень - таким образом она висела, мучительно растянутая, и звала, звала... на мгновенье, перед очередным взрывом этого безумного ржанья Сережа услышал ответ: кричали бельчата, звали из какого-то дупла свою маму...
В руках одного из подонков вдруг оказалась тонкая, гибкая ветвь, он размахнулся и со всей свой здоровенной силы ударил по спинке белки. Она затрепыхалась, но потом, не желая показывать своей боли, мучителям, замерла, не издала не единого стона.
- Ну что все понял? - заржал тот с плетью и лицо его налилось краской, видно было, как он красуется перед своими дружками, видно было, как он гордится за этот картинный, так по его мнению напугавший малолетку удар; он весь как-то надулся, стал еще более здоровым, приблизил свою потную физиономию к Сереже и потребовал:
- А теперь убирайся, сопля! Настучишь директору, потом с тобой разберемся - мать родная не узнает! Будешь кровью блевать, понял меня?!
Сережа плюнул в эту потную, самодовольную физиономию (это отражало его чувства по отношению к ним, куда лучше всяких слов) - оттолкнул его, опешившего от неожиданности, от не заслуженной, по его мнению, обиды, - и бросился к белочке.
Один из них уже схватил Сережу за куртку, уже ударил его по ноге, потянул назад, шипя что-то безумное; но Сережа уже схватился за арфу, со всех сил дернулся, высвободился. Теперь он подхватил белку оторвал ее от пальцев музы, сорвав кожу с ладони освободил ее передние лапки от камня, однако задние еще оставались скрученные бечевкой.
На голову обрушился страшной силы удар, и сразу же второй - в шею, темные круги с белыми вспышками заплясали перед Сережиными глазами, боль ворвалась в голову огненным жезлом.
Его уже повалили на снег, били ногами, пытались развернуть на спину, но он не разворачивался - он зубами вцепился в бечевку стягивавшую лапки белки, пытался растянуть узел зубами, чувствуя во рту кровь и свою, и белки. Он потянул к ней правой рукой, но на руку прыгнули, и там взорвались, занимая всю весну раскаленные иглы - не чувствуя ничего кроме боли, но все же понимая, что должен держаться, Сережа заскрипел зубами, перегрызая бечевку; одновременно он дотянулся до нее левой рукой и раскрутил таки бечевку, выплевывая изо рта кровь, прохрипел:
- Беги!
Его схватили за левую руку, резко дернули куда-то вверх, так что там хрустнуло что-то; чернота, боль... волны боли, трудно думать о чем-либо, кроме этой огромной, сгибающей все тело боли, она повсюду.
Его маленькое тело дрожало от слабости; вывихнутых, отдавленных рук, он почти не чувствовал, зато видел - она, волоча поврежденную лапку, поспешала по талому, золотящемуся ручейками снегу прочь - к своим детенышам, на свободу.
А они сжимали его, маленького окровавленного в своих ручищах; не зная, что делать с ним теперь, как выместить сполна все, что хотелось, не знали, какое мученье придумать вначале.
- Да ты плюнул на меня. - совсем уж обиженным, готовым сорваться на визг голосом, просипели ему на ухо; и ударили с силой в голову так, что Сережа отлетел в снег. Но его тут же схватили за руки - хоть он уже почти ничего и не видел, и не чувствовал, его еще несколько раз ударили в живот, но этом они разъярялись только сильнее.
- Идет! - взвизгнул вдруг кто-то из них, и Сережу тут же отпустили; и он, кашляя кровью, рухнул в снег.
- Да мне-то чего! Я этого мальца сейчас!
- Да побежали, дурак, потом разбираться еще!
- А разберемся с директоришкой этим! Мой батя с ним разберется - пусть только вякнет, он с ним так разберется! Мой батя их всех: весь этот парк, всех этих статуй белок - в порошок сотрет!
- Ну, пошли в ресторан, а?! Ну, пошли, а?! Ну, охота; ну, пошли, слышь!
- А черт с ним! - обиженный возглас - Сережу еще раз ударили ногой, а затем топот их ног стал как-то мучительно медленно удалятся.
Сережа слушал, как звенят со всех сторон ручейки; чувствовал, как теплая кровь вытекает из его разбитого рта, из носа. Рук он почти не чувствовал там, словно набита была мягкая, теплая вата; зато в животе железной, раскаленной сеткой застыла боль и потому даже малое движение вырывало в нем приглушенный стон и новый взрыв кровавого кашля...
Он замер; медленно приоткрыл глаза, увидел уходящую вдаль аллею, всю переливающуюся солнечными цветами; с бегущими вдали широкими, чистенькими спинами - они уже забыли свою злость, да и вообще подзабыли, что делали теперь они ржали над чем-то другим и обиженными голосами спорили в какой бы пойти ресторан.
Сережа смотрел на ручьи, на свет разлившийся между ветвей, слышал, как дышат дерева, вдруг почувствовал запах подснежника - он не видел его, более того, он никогда и не знал, как пахнет подснежник, но, все же знал, что это именно подснежник...
Вдруг он увидел, как из солнечного света, сложились две невесомые, полупрозрачные фигуры; медленно направились к нему: приветливые, чуть печальные улыбки, виделись, на их прекрасных, сияющих внутренним чистым светом лицах. Волосы, при каждом плавном шаге, дышали, словно живая золотистая гладь, собранная с поверхности летнего пруда.
"Это ведь Лучезар и Береза" - понял Сережа и увидел, что на плечах и на руках Березы сидела спасенная им белка и ее бельчата.
"Какие они отважные и чистые сердцем герои" - подумал тогда Сережа. "-...Лучезар, Береза - вы знали, что вас смерть ждет, но все же, остались верны своему слову, свое любви. Эх, если бы мог встал поклонился бы им..."
В это время над ним склонился директор школы: в аллее он, конечно, не видел ни Лучезара, ни Березу - только мелькнувшие, да и сгинувшие вдали широкие спины; по одежкам он их узнал еще раньше, когда они еще били Сережу.
Первым порывом директора было броситься на помощь; но потом он вспомнил, что папаши этих пятерых в случае чего могли растереть в порошок всю его школу, да и Сережиных родителей тоже, что они могли купить с потрохами, все, что можно было купить и остановился - нет... направился неспешно в их сторону, чтобы они успели его увидеть и убежать.
