— некогда.
«Пеленгасы» приближались. Вот они вошли в дуги — каждый в свою. Центральный развернулся бортом к «Вадиму», остальные — скулами. Левый пошел на сближение. От яхты их теперь отделяло не более сотни метров. И, к счастью, они не стреляли пока.
— Так, — прошептал Арчи. — Вадик — левого. Ник — правого. Я — центрального. Готовы? Начали!
Все трое бесшумно провалились в глубину и ушли под яхту.
Арчи даже без ластов ненамного отстал. Ник и Вадик разошлись в стороны, каждый в свою. Арчи продолжал грести, ввинчиваясь в прохладную бирюзовую толщу каждым движением, каждым изгибом тела. Вверху отчетливо темнел на фоне поверхности силуэт пеленгасовского днища; силуэт уже почти не двигался.
Грудь начало сдавливать, и в голове нарождался знакомый тяжкий гул, но воздуха Арчи хватило бы еще минимум на минуту.
Он дотянул. Пошел к поверхности, как задержавшийся на глубине дельфин. Коснулся шершавой, обросшей травой и ракушками роговицы. Снова протянулся к корме, как пару минут назад, у яхты, только на этот раз — под водой. Осторожно минул жесткие ходовые плавники, хоть сейчас они практически не шевелились. Прикажи рулевой двинуться «Пеленгасу» вперед — и эти плоские лопасти изрубят в лоскуты даже хорошую закаленную сталь.
Еще из-под воды взглянул на корму — и никого не увидел. Нюфы, естественно, умели смотреть и из воды на воздух, и с воздуха под воду. То есть не умели, конечно, а были способны. Благодаря особому строению глаз, дар длинной и специализированной линии.
Он осторожно выставил из воды лицо, прижимаясь щекой к роговице у самых кормовых плавников. Бесшумно прокачал легкие, насытил кровь кислородом и унял учащенное сердцебиение. Минута, и он готов действовать.
Тем временем первый из катеров уже приблизился к пустой с виду яхте почти вплотную, а на правом «Пеленгасе» возникла легкая заминка — кажется, Ник де Тром побеспокоил обыкновенно невозмутимого морского селектоида ножом, и команда это отследила.
Арчи вышел из воды, уцепился за скользкий тремп и подтянулся; теперь он почти доставал до фальшклюза. Еще усилие — пальцы зацепились за край. Потом — за релинг.
Приблизив глаза к отверстию фальшклюза, Арчи взглянул на палубу. Никого. Но видно, как на мостике позади рубки торчат двое в светло-серых моряцких комбинезонах и еще один возится у развернутой в сторону яхты короткоствольной пушки.
Выверенным движением Арчи перебросил тело через релинг и, роняя на палубу прохладные капли, переместился к артиллеристу. Нож он выдернул из кармана на бегу. Метнул — шагов с семи. В шею, как раз под ухо аморфу-артиллеристу. Тот недоуменно обернулся и завалился на казенную часть, к счастью, без громких звуков.
Выдернул нож и вернул его в карман Арчи еще незамеченным, а вот рвать из кобуры артиллериста игломет пришлось уже под удивленным взглядом офицера-среднеазиата, того самого, с мостика.
Его Арчи уложил мгновением позже, хотя реакция у офицера оказалась на диво скорой: он даже успел вынуть свой игломет.
С неожиданной для его морфемы грацией и проворностью Арчи вскочил на орудие, перепрыгнул на несущую опору мостика, снова перемахнул через релинг и прыгнул в рубку.
Сначала рулевой — две иглы для верности. Потом штурман. Или лоцман — кто там у них торчит справа, у стойки с приборами?
Штурман даже успел выстрелить; Арчи машинально отметил, что он тоже был овчаром среднеазиатом. К счастью, стрелок из штурмана оказался неважнецкий. Игла прошла мимо. Рулевой-доберман уже повис на левом пестике. Ноги его подергивались под скорым действием парализатора.
Арчи врезал ему ногой, прямо по вытянутой узкой морде, отшвыривая в сторону. Коснулся пестиков (катер, если что и заподозрил, отнесся к смене рулевого с великим равнодушием) и перевел регулятор хода из положения «нейтраль» в положение «полный вперед».
«Пеленгас» вздрогнул; вода у кормы забурлила. А в следующее мгновение катер, набирая ход, нацелился носом в своего собрата и мощно пошел на таран.
Арчи тут же бросил пестики и подобрал полный игломет прежнего рулевого. Очень вовремя: на борту озаботились неожиданным «полным вперед». Два матроса выбрались из твиндека на палубу за рубкой. Арчи холодно положил их, на миг показавшись у мостика.
До столкновения остались секунды; поэтому Арчи вскочил на релинг, потом — на кровлю рубки, на узкую стрелу краспицы, оттолкнулся как следует и с высоты добрых пяти метров по красивой полупараболе ушел за борт.
По нему кто-то стрелял, но палубные матросы, видать, мало упражнялись в стрельбе. А через несколько томительных мгновений с чудовищным хрустом и скрежетом жесткий нос одного «Пеленгаса» вгрызся в роговицу борта второго.
Хорошо, что за сотни лет селекции генетики отняли у катеров способность кричать, как умеют кричать их дикие морские собратья (ведь предки катеров — совсем не рыбы). Поэтому столкновение огласилось только людскими криками.
За несколько секунд полета Арчи все же успел сфокусировать взгляд на «Вадиме», увидеть несколько светло-серых фигур в кокпите и услышать характерный сухой выстрел генриховского пулевика.
А потом агента де Шертарини снова поглотило море.
Когда яхту качнуло и стук чьих-то каблуков донесся в закрытый кубрик, Генрих снял пулевик с предохранителя, вжался поглубже в щель между шкафом и откидным столом и оцепенел. В носовой отсек, словно сельди в бочку, набились бывшие «чирсовцы». От них отчетливо тянуло страхом — обостренное и без того обоняние Генриха сейчас проявлялось особенно ясно.
Снаружи кто-то некоторое время перешептывался. Осторожно подергали люк — щеколда-запор не поддалась. Пауза. Потом на люк обрушился удар. Один, второй, третий; щеколда выдерживала с честью. Кто-то прошел по палубе, над самой головой. Проверил люк в носовой части — но и тот оказался задраен наглухо, а прозрачная перепонка сейчас была заслонена секторной подвижной шторкой.
Вскоре послышался противный треск; люк начал поддаваться. Еще пара ударов; в наметившуюся щель вонзилось жало изогнутого металлического заостренного прута, среди механиков именуемого «монтировкой». И щеколда не выдержала: сухо тренькнув, отошла от роговицы и оторвалась. Люк уехал по пазам вперед, а в ослепительно ярком после полутьмы кубрика пятне света зачернела чья-то ушастая башка.
Генрих, ощущая в душе ледяную пустоту, нажал на спуск. Башка тотчас исчезла с вязким чавкающим звуком. И еще — снаружи что-то загрохотало, а потом оглушительно взорвалось, словно посреди моря вдруг случилась ральсокатастрофа.
Как и в прошлые разы после убийств, Генрих соскользнул в сумеречное состояние психики. Обычные мысли исчезли, да и он, Генрих Штраубе, по большому счету исчез. Вопящее от ужаса сознание втиснулось в вылепленную психоинженерами оболочку, а вместо Генриха остался одинокий сгусток хищной тьмы, способный только отличать врагов от всех остальных, способный
