Маан затаился, наблюдая за ними. Движения человеческого тела едва ли не завораживали его, как танец лепестков огня.
Постепенно он стал различать их. Самому старшему было лет сорок, но он выглядел глубоким стариком — ссохшаяся кожа, свисавшая с пожелтевшего лица такими складками, что казалось удивительным, как оно не сползло с костей черепа напрочь. Лишенные цвета глаза, выцветшие, точно под ослепительным солнцем, смотрели резко и настороженно. Такие умеют замечать опасность. Кажется, старик был здесь старшим, вожаком этой крохотной группы, остальные слушали, когда он говорил, и старались не перебивать.
Мужчина помоложе, возможно, был его сыном. В чертах их лиц было что-то схожее. Но лица многих оборванных, долго голодавших и больных людей можно назвать похожими. Этому было лет двадцать или около того — ранние тяжелые морщины мешали разобрать возраст. По его лицу постоянно блуждала улыбка, но какая-то кривая, заискивающая, беспомощная. По сравнению с обычным человеком с поверхности он выглядел заморенным — провалившаяся грудная клетка, распухшие в суставах руки и ноги, лающий кашель — но тут, наверно, представлял собой первый и основной рубеж обороны. Он был единственным вооруженным из всех, держал постоянно в руках грубое короткое копье, состоящее из прута и отточенной стальной пластины на конце. Это было нелепо — от кого здесь отбиваться, от крыс?.. Но для этих людей, вероятно, этот подземный мир казался воплощением нависшей над головой опасности. И Маан мог их понять.
Третий был калека — когда он поднимался, опираясь на палки, было видно, что у него не хватает ноги ниже колена. Может, потерял ее еще в юности, сожранную болезнью, а может, уже здесь, наступив на оголенный провод или угодив в расщелину. Скорее всего, первое — даже с одной ногой двигался он довольно ловко. Помимо этого он был заметно горбат. Говорил мало, предпочитая слушать из темноты, почесывал нос, сплевывал в огонь.
Женщина казалась не такой болезненной, как остальные, возможно, ее деклассировали относительно недавно. Наверно, когда-то она была красива, черты ее лица были тонки и даже не лишены некоторого изящества. Но с тех пор жизнь явно ее не баловала — глаза провалились, сделавшись серыми и испуганными, челюсть, напротив, выступила вперед, обнажив обломанные осколки передних зубов, кожа походила на древний, готовый разлететься прахом от неосторожного прикосновения, пергамент.
Наблюдая за ними из своего укрытия, Маан поневоле задумался.
У мужчины с поверхности есть много возможностей быть деклассированным. На Луне нет тюрем. Каждый глоток воздуха после Большой Колонизации обходился человеку слишком дорого чтобы он взялся содержать за свой счет социальных паразитов, бесполезных потребителей жизненно-важных ресурсов. На протяжении первых десяти лет Колонизации люди гибли тысячами — не хватало воздуха, не хватало воды, не хватало пищи и медикаментов. С тех пор прошло много времени, Луна научилась самостоятельно поддерживать жизнь в своих недрах, наладила внутреннее производство и даже какой-то нехитрый экспорт, но все равно сама мысль о том, что преступник будет содержаться за счет государства, расходуя те крохи драгоценных ресурсов, которые необходимы другим, была кощунственна. В то же время верховенство закона Земли, от которого некуда было деться даже в вакууме, было незыблемо, смертная казнь была окончательно запрещена еще двести лет назад. В этой ситуации деклассирование стало самой жесткой и в то же время самой эффективной мерой поддержания общественного порядка. Фактическое изгнание из общества, лишение всех присущих человеку прав, включая право на жизнь, быстро сводило таких бедолаг в могилу, если могилой, конечно, можно было назвать неглубокие выемки в земле, которые они изредка выкапывали для своих собратьев.
Мужчина может совершить тяжелое преступление и потерять свой социальный класс, право занимать свою ячейку в обществе. В природе мужчин — совершать время от времени подобные вещи. Но женщина… Скорее всего, она оказалась здесь по той причине, которая была хорошо известна Маану, и о которой часто упоминали транслирующиеся по теле информационные блоки Санитарного Контроля. Сознательное недонесение о случае болезни синдромом Лунарэ карается деклассированием без права апелляции, которое производится в трехдневный срок. У этой статьи Криминального Кодекса Луны не было параграфов о смягчающих вину обстоятельствах — таких обстоятельств в данном случае не существовало. Маан подумал — может и Кло сейчас бредет где-то в темноте — осунувшаяся, рано постаревшая, едва передвигающая ноги…
Деклассированные говорили, прихлебывая свое варево, и Маан постепенно начал их понимать. Они называли себя не именами, а кличками — Хромой, Карла, Щипчик, Схвалень. Маан по привычке называл их для себя проще — Старик, Калека, Улыбчивый и Сероглазая. Из их разговора Маан не узнал ничего интересного — они обсуждали давно прошедшие события, негромко переругивались, спорили по пустякам и грубо шутили. Но Маан давно обучился терпению, он мог оставаться без движения много часов подряд, не выдавая своего присутствия. Однажды, страдая от жестокого голода, он два дня ждал, замерев, когда крыса высунется из своей норы. Вскоре он начал что-то понимать. Они действительно оказались под землей недавно, дней десять назад. Нашли заброшенный старый технический лаз в каких-то развалинах и решились на свой страх и риск. Их было шестеро, но двое погибли уже здесь — один сорвался, окончив жизнь на перемоловших его тело штырях, другой сунулся вырвать кабель из какого-то распределительного счета и быстро превратился в груду обожженных, покрытых сгоревшими тряпками, костей. Погибших почти не вспоминали — думали о живых. В этом отношении мораль деклассированных бродяг не отличалась от его собственной.
Они брели в потемках, используя несколько самодельных фонарей и примитивный набор для преодоления препятствий — палки, веревки, крючья. Питались в основном похлебкой из мха и лишайника, поймать крысу считалось редкой удачей. Сложнее всего было с водой — и Маан немало этому удивился, пока не вспомнил, что для слабого человека, особенно в таком состоянии, сломать водоносную трубу из легированной стали — сложная, едва ли преодолимая, задача. Поэтому, найдя вход в Старую Долину с ее полными тяжелой черной воды лужами, бродяги решили остановиться здесь на несколько дней.
Они ничем не угрожали Маану, и он понимал это. Они даже бессильны увидеть его, не то что причинить какой-то вред своим примитивным оружием. Он может сесть рядом с ними на расстоянии вытянутой руки, а они и тогда не заметят его. Они никогда не поднимут тревогу — скорее всего, Кулаков и жандармов они боятся куда как больше Гнильцов, которых, должно быть, не единожды встречали в развалинах и руинах. Они даже не объедали его — не хватало сноровки добыть столько пищи чтобы нарушить баланс.
