— Почти.
Айхо невольно покосился на занавеску — что в соседней комнате есть тайник, где эта печать и лежит, он догадался. И стыдно было за собственную догадку — ведь не по рангу знать о подобном. Но что поделать, если господин не настолько таится от Айхо?
Господин присел на низкую кушетку у стены, привычно расправил складки хаэна текучим движением кисти. В окно были видны только кусты и далекие узкие тополя — словно не в городе стоял дом.
Тихо. Но здесь — теплая тишина, и движется по стене солнечный лучик.
— Иди сюда.
Айхо торопливо пересекает комнату и опускается на пол подле него.
Такая знакомая поза… сам — долго… только этот — совсем другой. Этот — искренне рад. И не знает…
— Сядь рядом, — Йири протянул руку, предлагая мальчишке равенство. Тот повиновался, но, кажется, был испуган немыслимой честью. А Йири продолжал: — Все правильно. Ты заставляешь людей смеяться и плакать, вспоминать, что они — люди… Тебе ли считать себя низшим?
Накрыл смуглые тонкие пальцы ладонью, удерживая.
— Но вы… всё же хотите меня оставить? — голос, только что солнечный, тускнеет и становится хрупким — крыло мертвой бабочки. Йири не отпускает руку.
— Разве похоже? Нет, не хочу.
— Небо свидетель, моя душа — ваша. Будьте для нее посредником между землей и Небом!
Йири еле заметно склонил голову.
— Я не стану давать обещаний. Но хочу тебе только добра.
Это большее, что он может сказать.
А в комнате очень светло. И нет больше фигурки на полу, у ног другого. Айхо не поймет ничего, и все равно, правильно — так.
Ливень прекратился, и запах влажного сада был в комнате.
Далеко за полночь утекло время — глаза юноши слипались, вместо свечи ему виделись хороводы светящихся бабочек. Голова стала тяжелой — он уронил ее на маленькую подушку. Ощутить холодный щелк под щекой было блаженством.
Попытался подняться, опершись на руку, но сон пересилил.
— Спи.
Зашелестели страницы — Йири склонился над книгой; свеча поймала его тень и принялась играть с ней, беспокойное пламя.
— Спи…
Юноша хотел еще что-то сказать, может быть, попросить извинения — но с облегчением понял, что можно ничего не говорить, что все хорошо. Просто устал — как любой человек. Темные волны качают — как хорошо…
Поначалу ничего не снилось — ни тени образа, но потом беспокойный сон пришел к Айхо. Показалось, кто-то зовет.
— Что? — вскинулся он, распахивая глаза.
Йири смотрел в окно. Сад из окна казался заброшенным и одиноким — островок среди ночи, наполненный вспышками светляков.
— Двенадцать лет…
Наутро Айхо ушел к реке. Ему хотелось петь от счастья, петь — и смеяться одновременно, но одновременно не получалось, и он просто смотрел по сторонам сияющими глазами.
Над зарослями осоки пролетел небольшой белый журавль. Айхо засмеялся-таки, увидев его, — и вспомнил того, золотого. Нет. Этот — куда красивей. Он живой. Теплый. Правда, золото, согретое рукой человека, не менее теплое.
* * *
— Хуже некуда, — без выражения сказал один человек другому. — Провинция лежит у его ног, в деревнях и бедных кварталах его боятся до потери рассудка. Такая власть… Она сопоставима только с властью Солнечного. И почему Благословенный допускает подобную дерзость?
— Речи верноподданного — дело хорошее, только повторите их наместнику. Он оценит. Впрочем, награды вы не заслужите. Скажите лучше, стоит ли пытаться еще раз?
— Я и думать об этом не стану, — вскинулся первый. — У него превосходная стража… и шин. Только хэата могли бы добиться успеха, но они служат повелителю.
— У меня есть мысль получше, — второй потер переносицу. — Так мы не навлечем опасности на себя.
* * *
Ветки акации с мелкими желтыми цветками заглядывали в окно. Айхо сидел на подоконнике, прижавшись к раме.
— Помоги! — чиновник, пожилой уже человек, склонился перед ним, делая шаг вперед.
— Не могу! — Айхо дернулся назад, совсем вжался в стену.
— Ты же сам бывал беззащитным!
— Я не нарушал законов, — неуверенно проговорил юноша.
— Но ведь не все они виновны!
Айхо прижал руки к груди, словно защищаясь. Безрукавка его, молочного цвета, оттеняла смуглые руки.
— Я не могу!
— Как просто таким, как ты! Сказать «не могу» и нежиться подле сильных, позабыв, что в мире есть и страдания!
Айхо не умел говорить «нет». Если просящий не отступал, Айхо сдавался, не умея противостоять натиску. А уж противостоять мольбам… Больше всего актеру хотелось сбежать куда угодно из этой комнаты. Мечтал — вот войдет кто-нибудь… Пытался делать вид, будто рассматривает акацию, и не глядеть на человека напротив. Но не мог не слышать его.
— Чем ты рискуешь?
— Но когда подлог обнаружат, дознаются, как это было сделано…
— Но лично тебе — что грозит? Даже если ты будешь наказан, неужто Высокий не смягчится, не пожалеет тебя, поняв, почему ты так поступил? Ведь есть же у него сердце?
Айхо соскочил с подоконника и сделал попытку проскользнуть мимо просителя. Тот ухватил юношу за руку.
— Я думал, в тебе есть жалость. Ты можешь вызывать слезы своей игрой, а в груди у тебя — камень!
— Пустите же! — безнадежно дернул рукой.
— Хочешь, тебе заплатят? Сколько ты хочешь за спасение жизни? Больше или меньше, чем тебе платят за твое искусство?
— Не надо! — взмолился он. Человек все еще удерживал за руку, понимая, однако, что цели достиг. Заговорил вкрадчиво, ласково:
— Если угодно, ты можешь покинуть город… Тебе помогут…
— Нет! — впервые слово это прозвучало по-настоящему твердо.
От него требовалось немного — или, напротив, немыслимое — выкрасть печать наместника, чтобы приложить к подложному указу о помиловании. Эта история всколыхнула успокоившийся было город. Крупный чиновник был уличен во взятках и подстрекательстве к срыву работ. Теперь ему с семейством надлежало отправиться в ссылку с глухие районы. А доброжелатели пытались дать возможность виновным, захватив имущество, самим уехать из города.
Всего сутки прошли, и печать оказалась в его руках.
Тяжелая, с тем же знаком, что на кольце Йири, только больше. Спрятал печать под одежду; складки не выдали вора.
То, что Айхо собрался в город, не вызвало подозрений. Сумерки… безлюдное место неподалеку от дома; кругом густые кусты. Заметил стоящего человека, сбавил шаг. Захотелось назад повернуть… но за спиной раздалось чье-то дыхание.
— А! — дернулся было, когда пальцы впились в предплечье.
— Тихо! — чуть горло прижали, провели рукой по одежде, нашарили печать. Вытащили, отпустили. Айхо видел, как из футляра извлекли свитки, приложили печать.
