А остальным было потруднее. Даже не понять - принять услышанное. Сравнение, конечно, не слишком корректное, но все же сравнение: Петр вспомнил свой бросок в Россию девяностых годов двадцатого века. Не причину броска вспомнил, но обстановку в стране. Только что развалился Советский Союз. Только что развенчана коммунистическая идеология... Петр видел старых коммунистов, которым объявили, что все, во что они свято верили, - ложь и мракобесие. Он видел их слезы...
Некорректный, повторим, пример, поскольку и тогда - среди миллионов конформистов, которым всегда было наплевать на любую идеологию, - оказалось множество понимающих, множество здравых, умеющих вычленить суть из шелухи лозунгов. Ученики, апостолы - из понимающих и умеющих. Но все же не слишком хорошо подготовленных к постоянным революциям в собственных мозгах!
Каково: заповеди - это только идеал, к коему следует стремиться, но достичь коего при земной жизни невозможно. А значит, надо уметь прощать то, что - вчера еще считалось! - непрощаемо в принципе. Еще одна "скромная" заповедь Христа. Предыдущая, тоже "скромная" - надо верить. Кому? Во что?.. Тут, правда, все однозначно для апостолов. Христу. Его слову. Которое, как утром утверждено, он уже сказал. Полностью. И поэтому покинет сей мир...
Петр счел необходимым остаться с братьями еще и потому, чтобы повести с ними неспешный - он не Иешуа, ему сегодня, кажется, можно и не спешить, разговор о тех в общем-то простых для жителя двадцать второго века истинах, которые так темно, но эффектно зашифровал Машиах в веке первом. В конце концов, самые лучшие издания Библии всегда выходили с добротными, хотя и весьма тенденциозными комментариями. Петр готов был поработать толмачом, да и Иоанн, слышал Петр, тоже считал необходимым провести день в спокойных беседах, да еще и разбавленных прохладным красным, в достатке имеющемся у Лазаря. С ним, с красным, кстати, все куда понятнее выйдет.
Так день и провели. Хороший получился день. Все вышеперечисленные эпитеты - к нему. Неспешный. Спокойный. Рассудительный. Понятный.
А к закату вернулся Иешуа.
Был он каким-то странным - рассеянным каким-то, нездешним. Словно что-то расстроило его или, наоборот, разозлило и он до сей поры не может прийти в себя.
– За тобой кто-то гнался? - спросил Петр.
– Что-то случилось? - спросил Иоанн.
– Ты не захворал ли? - спросила мать.
А остальные ничего не спросили. После чуда Воскресения пиетет возрос до высот небывалых. Какие уж тут вопросы! Сам скажет - счастье. Промолчит пронесло, значит.
Петра не могла не волновать некоторая пришибленность будущих апостолов, их несамостоятельность, с ходу читаемая зависимость от лидера. Одно успокаивало: уйдет Иешуа, и зависеть станет не от кого. Возникнет новый лидер. Поначалу, естественно, Петр. Как бы Дэнис ни требовал его немедленного возвращения, с полгода Петру здесь придется остаться. Создать миф и поручить его Иоанну. А через год, глядишь, появится Павел-Савл...
Но не Павел ли Савл - причина столь странного состояния Иешуа?..
Он не ответил ни на один заданный вопрос, отмахнулся на ходу:
потом, мол. Зашел в дом, налил полную чашу вина, выпил залпом, постоял, побарабанил пальцами по столу (тоже не было у него такой привычки!..), вдруг будто на что-то решился - сказал Петру:
– Надо поговорить.
И стремительно вылетел из дому, не оглядываясь, будучи в полной уверенности, что Петр безропотно следует за ним.
Прав был.
Они ушли со двора и молча добрались до околицы Вифании. Околица... Слово чужое, чисто русское, но Петр имел право его употребить для собственного пользования: не было синонимов ни на арамейском, ни на древнееврейском. А околица была. Безлюдная в этот час, теплая, уютная по-палестински: сухая трава, нагревшиеся за день под солнышком плоские камни на обочине дороги, удобные для подошедшего к городку путника...
Сели. Петр ждал. И дождался.
– Я не смогу превратиться в Савла, - сказал наконец Иешуа.
– Что произошло? - стараясь быть спокойным, спросил Петр.
– Какая разница! - с досадой воскликнул Иешуа. - Не могу - и все... Какие б аргументы я ни привел, ты все равно их не примешь. Для тебя главное - твоя Служба. Ты - солдат. Тебе приказали создать из рядового плотника всесильного Машиаха - ты и рад стараться. И постарался на славу! Все! Дело сделано! Что еще тебе надо?
– Иешуа, прекрати истерику. Ответь мне: что произошло?
– Это не истерика, Кифа. Это примитивный страх выбора. У меня есть два пути. Первый - тобой придуманный: стать Савлом и делать все согласно его описанным деяниям, чтобы твоя Служба была довольна. И знать, что в ближайшие две тысячи лет жизнь на большой части земли станет непрерывным адом только потому, что какой-то сумасшедший галилейский пророк однажды возмечтал привести людей в Царство Божье. Второй - действительно вознестись...
– Это как? - не понял Петр.
– Как Иуда...
– Тогда тебе и стараться не надо, - жестко сказал Петр;
Тогда тебе надо только подождать девять дней, и из моей любимой Службы явится хорошо обученный ликвидатор и поможет тебе перейти в мир иной. Я, правда, не обещаю, что это будет Царство Божье.
Иешуа посмотрел на Петра. Нескрываемое отчаяние вдруг резко, сразу сменилось холодным любопытством. Петр почувствовал это, поскольку привычный непробиваемый блок почему-то отсутствовал.
– Ликвидатор? - спросил Иешуа. - По-простому - убийца? Предусмотрительно. Я все больше и больше восхищаюсь твоей Службой... И ты все знаешь, но пытаешься спасти меня, превратив в Савла? А как же дисциплина, а, Кифа?
– Я забыл это слово, - серьезно сказал Петр. - И мне кажется, что сейчас и здесь не время и не место объясняться в любви к тебе или Иоанну. Короче, я хочу, чтобы ты остался живым. Савлом или кем-нибудь другим, но - живым. Ты же сам осудил Иуду за слабость духа. Можно сказать грубее и точнее: за трусость. И теперь сам же думаешь об этом нехитром способе уйти от проблем житейских. А как насчет побороться?.. Да, ты узнал грядущую историю христианства, и она тебя ужаснула. Я от нее тоже не в восторге,-поверь. Но она уже есть. Уж какая ни есть! Более того, ты знаешь о ней очень мало - только своего рода дайджест. Извини за английский термин, не могу найти аналога в арамейском... А подробностей в ней - бездна. И не только черных - есть и светлые, их немало. Половина, если учесть, что вечная борьба тьмы и света идет постоянно на равных... Но историю-то пишут люди, а люди вообще лучше запоминают плохое. Ты сказал: это всего лишь люди... Согласись, есть какой-то оттенок пренебрежения в твоем "всего лишь". А ведь именно эти "всего лишь люди" две с лишним тысячи лет жили и живут с твоим именем в сердце. Обыкновенные простые люди. Невеликие. Не цари, не полководцы, не ученые. Вот ты о них и подумай. Они-то все эти тысячи лет твердо знали: кроме тебя, о них подумать некому. И спасти их некому. Не от каких-то там виртуальных сил тьмы, а от обычных житейских пагуб. От боли. От голода. От недугов. Даже от материнского наказанья за разбитую чашку... Они знают: есть ты. Справедливый. Всевидящий. Добрый. Вот вернешься и всех злых накаж amp;шь. Скажешь, наивно? А вера, уж извини, всегда изначально наивна... Так что не отбирай у них этого знания, не ломай историю.
