— Ну и ладно, — Гера снова поворачивается ко мне. — Потом Выносов говорлит дирлектору: «Непрлиятная, говорлит, ситуация». А тот ему: «Все из-за скорлопалительности. Торлопимся заполнять штатное рласписание, берлем кого ни попадя». А Выносов «Но, Иван Иванович, все-таки Урлалов создал лаборлаторию!» А дирлектор: «Да, но что создала его лаборлатория?» Вот.
…Нет, конечно, передо мной сейчас Кепкин-здешний, по уши погрязший в делах и отношениях этой н. в. линии. А где тот, мой коллега, куда его занесло?
Когда я позавчера переходил из Нуля, его не было уже дней пять. Вернулся ли?
Я спрашиваю:
— Ну — а вывод какой?
— Вывод? Шатается Пал Федорыч-то. Дирлектор — он ведь, так сказать… — Гера смотрит на меня со значением.
— Чепуха. Подумаешь, директор сказал… Выкрутится Уралов и на этот раз, ему все как с гуся вода.
— Знаешь, — Кепкин оскорбленно встает, — когда ты прликидываешься идиотом, у тебя получается очень похоже. Прлосто один к одному!
Смирнова фыркает за моей спиной.
Я тоже поднимаюсь:
— И из-за подслушанной сплетни ты отвлекаешь меня от дела?! Постой… что это у тебя под глазом? Граждане, у него под глазом синяк.
— Опять?! — с хорошо сделанным сочувствием произносит Толстобров.
— Где? Где?! — Гера смотрится в зеркальную шкалу гальванометра. — Это чернила… — Он слюнит палец, пытается стереть, но поскольку пальцы в тех же чернилах, синяк становится еще заметнее.
Тем временем его окружают все.
— Похоже на отпечаток утюга, — определяю я. — Тыльная сторона. Хотя бы в полотенце заворачивала.
— Кино-о! — стонет Алла.
— Герман Игоревич, — скалится Убыйбатько, — вы бы сбегали в медэкспертизу, взяли справку о побоях — и в суд!
Кепкин теперь предельно лаконичен. Он берется за ручку двери, обводит всех взглядом исподлобья:
— Пар-ла-зи-ты! — и выходит.
Минуту в лаборатории длится веселье, потом все утихомириваются. Только Андруша еще долго хмыкает и крутит головой над схемой.
Все-таки Кепкин перебил настроение, отвратил от идеи. Слишком многое напомнил. «Да, но что создала его лаборатория?» Вот именно: одни попытки и провалы. Под водительством Павла Федоровича Уралова.
Неужели он и здесь выкрутится на ученом совете? Вероятней всего, да.
Ведь вышел он цел и невредим из всех вариантов провала «мигалки», даже катастрофических, в которых сотрудник погиб. В таких случаях снять начальника следует хотя бы из соображений приличия, а вот нет, обошлось. Доктор Выносов за него горой, пестует в ученые.
Но сейчас Паша шатается, Герка прав. И если поднапереть всем, то?.. Ведь он еще «и. о.», диссертации не сделал.
…Ну, вот — отвратив от эксперимента, втянул меня другим концом в водоворот лабораторных страстей этот черт картавый. Так я завязну надолго.
Закончу-ка я лучше опыт на сварочном станке, закруглюсь хоть с этим для душевной свободы.
Прилаживаю снова на нижнем электроде наполовину изуродованную матричную полоску. Осторожно подвожу верхний штырь к искорке германия с никелевой, с мушиный след, нашлепкой. Дожимаю педаль — и… хруп!
Мысленно произношу ряд слов, заменяемых в нашей печати многоточиями.
Нет, я что-то не так делаю. Надо иначе. Как?..
Глава V
Павел Федорович делает пассы
Карась любит, чтобы его жарили в сметане. Это знают все — кроме карася. Его даже и не спрашивали — не только насчет сметаны, но и любит ли он поджариться вообще.
Такова сила общего мнения.
К. Прутков — инженер. Мысль № 95
На подоконнике зазвенел телефон. Встаю, подхожу, беру трубку:
— Да?
— Лаборатория ЭПУ? Попрошу Самойленко.
— Я слушаю, Альтер Абрамович. Здравствуйте.
— Алеша, здравствуйте. Алеша, ви мне нужен. Надо якомога бистро списать «мигалку». Она же ж у вас на балансе! Зачем вам иметь на балансе неприятности? Надо списывать, пока есть что списывать.
— Ясно, Альтер Абрамович, вас понял. Иду.
Делаю мысленный реверанс станку и идее: ничего не попишешь, надо идти. Хотел попробовать, честно хотел, но… то Кепкин, то вот Альтер — не дают развернуться.
— Техник Убыйбатько, подъем! Пошли в отдел обеспечения, «мигалку» будем списывать.
— Ну-у, я только распаялся! — недовольно вздыхает Андруша. Встает, снимает со спинки стула пиджак в мелкую клетку, счищает с него незримые пылинки, надевает. Придирчиво осматривает себя: туфли остроносо блестят, на брюках стрелочки — все в ажуре, от и до. Андруша у нас жених.
Мы идем.
…Тот разговор во времянке, статья из «Ла вок де текнико» и «мигалка» — три источника и три составные части Нуль-варианта. Из разговора родилась теория, статьи дали первый намек на ее практичность, открыли путь к методу. А из «мигалки» возник наш советский эмоциотрон.
(Собственно, название «эмоциотрон» нам было ни к чему — куда вернее бы «вариатрон» или «вариаскоп». Но на начальство, в частности, на доктора Выносова, неотразимо действуют доводы типа «Так делают в Америке», особенно если не уточнять, что в Южной. А что там делают, эмоциотроны? Значит, и быть по сему.)
Сейчас можно смотреть на все происшедшее философски: нет худа без добра. Ведь именно потому, что не получился нормальный вычислительный агрегат, мы и смогли, добавив по Сашкиной идее необходимые блоки, преобразовать его в персептрон-гомеостат, чувствительный к смежным измерениям. Благодаря этому получились наши интересные исследования, мир расширился.
Только нет у меня в душе философичности, эпического спокойствия.
…На кой ляд Паша поставил «мигалку» на баланс? Ах да, это же было готовое изделие: Электронно-Вычислительный Автомат ЭВА-1. Все мы свято верили, что сделали вещь.
Тогда лаборатория наша (как и все в этом новом институте) только начиналась. Начиналась она с молодых специалистов Радия Тюрина, Германа Кепкина, Лиды Стадник, которая сейчас в декрете, Стрижевича и меня; Толстобров появился через год. Молодые, полные сил и розовых надежд специалисты — ни студенты, ни инженеры. Экзамены сдавать не надо, стипендия… то бишь зарплата — неплохая, занимаешься только самым интересным, своей специальностью… хорошо! Первый год мы часто резвились с розыгрышами и подначками, по-студенчески спорили на любые темы. При Уралове, конечно, стихали, двигали науку.
Уралов… О, Пал Федорыч тогда в наших глазах находился на той самой сверкающей вершине, к которой, как известно, нет столбовых дорог, а надо карабкаться по крутым скалистым тропкам. «Мы, республиканская школа электроников», — произносил он. «Меня в Союзе по полупроводникам знают», — произносил он, потрясая оттиском единственной своей (и еще трех соавторов) статьи. И мы, как птенчики, разевали желтые рты.
