В саду Дворца Листьев росли деревья двенадцати видов: береза, ясень, ива, ольха, боярышник, дуб, остролист, виноград, орешник, плющ, бузина и калина. Само собой, виноград записали в деревья исключительно из уважения к его многим заслугам. В результате этот сад образовывал гримуар, начертанный рунами Алфавита Деревьев, и поэтому для каждого, кто знал эти руны (а таковых в услужении Его Предполагаемого Величества было хоть пруд пруди), в нем содержались все мыслимые пророчества. Далее, в соответствии с квантово-астрологическим законом «как Вверху, так и Внизу» и принципом обратной причинности, любое его предсказание автоматически вызывало предсказанное событие.
– Смотри. – Вилл сорвал с ветки листик бузины и уронил его за парапет. Листик попорхал на ветру, покрутился и быстро исчез из виду. – Я только что вызвал на другом конце мира страшнейшую бурю. А может, смирил землетрясение. Вскоре родится ребенок с двумя лишними пальцами. Предполагавшийся хромым калека останется здоровым. Так или этак – мы не может этого знать, верно?
– Верно.
– Ну и что же тогда слепо вмешиваться?
– Не слепо, лорд, но смело. – Изящным кошачьим движением Флориан встал в боевую стойку. Неуловимо быстрым взмахом катаны он отрубил нависавший сук березы. Уже на излете лезвие вскользь полоснуло по стволу огромного дуба. Полетели клочья коры. – Тонет корабль! Город объявляет о своем банкротстве! Революционеры предпринимают массированный ракетный обстрел на ранее спокойном участке границы! – На голову Флориана дождем посыпались мелкие ветки, и он торжествующе рассмеялся. – И слава падает с небес!
– Ради милости Семерых! Прекрати! Сейчас же! Ты ведь и сам не знаешь, что делаешь!
– С какой такой стати это должно меня беспокоить? – По лицу и голове Флориана побежали электрические искры. – Для меня любое развитие событий, пусть даже ведущее к моей смерти, предпочтительнее мира и стагнации.
Вилл почувствовал, как вскипает в нем драконья ярость, и привычно ее заглушил.
– Убери катану, – скомандовал он, и меч исчез из руки Флориана, а мгновение спустя исчезли лежавшие на скамейке ножны. – Так, значит, – сказал он Флориану, – ты хочешь заменить нашу де-факто демократию верховенством силы. Это не что иное, как примитивнейший анархизм.
– А чем тебе так уж мил наш теперешний режим? Демократия – это тупая скотина, которая только и хочет, чтобы ее оставили в покое, не мешали ей бесконечно жевать свою жвачку и удобрять навозом поля. Она не любит кровь. Она не умеет переносить трудности и боится боли. Только в самых крайних обстоятельствах, понукаемая элитой, может демократия возвыситься до величия, а затем, когда кризис позади, непременно вновь погрязает в трясине бездействия и мелкой коррупции.
– Тебе бы следовало молиться, чтобы я не стал царем. Потому что я никогда не доверюсь таким, как ты.
– Нет, мой царь. Только на меня ты и можешь положиться, потому что я перед тобой раскрылся – полностью и без утайки. Ты думаешь, что другие разумнее меня? Или не такие безжалостные? Чушь! Они будут тебе улыбаться, будут льстить тебе и врать, а ты, прекрасно это понимая, будешь теряться в догадках – с какой целью? А я – тигр, и ты меня понимаешь. И когда возникнет нужда, ты непременно обратишься к тому, чьи изъяны видны как на ладони.
– Если так, то в том факте, что я никогда не стану царем, есть и много хорошего. – Вилл привалился к садовому парапету, ощущая лицом теплое усталое дыхание города. Соседние, чуть пониже здания горели тысячами окон. – Я мог бы, – сказал он, почти удивляясь собственному голосу, – прямо здесь и сейчас перепрыгнуть парапет и улететь.
– Ты хочешь сказать, имей ты крылья.
– А даже и без них. Я стал бы свободным. На какое-то время, – мрачно добавил Вилл и повернулся к Флориану. – Я устал и хочу отойти ко сну. Позволяю тебе удалиться.
– Мой повелитель. – Флориан поклонился и ушел. Если он при этом и ухмыльнулся, то разве что едва заметно.
А Вилл все смотрел в темноту и думал, и мыслями этими он не стал бы ни с кем делиться. Время шло и шло.
– Сэр? – спросил осторожный голос. – Вам потребуется постелить постель?
– Мотай отсюда на хрен, Ариэль.
Претендент проснулся не сам по себе. Предупреждая, что его пребыванию в царстве снов приходит конец, в голове у него зазвучало пение эльфийских флейт. Затем негромкий почтительный голос сообщил, что наступило утро. Две девушки-якши приподняли его с кровати. Пока они его одевали, пожилой, в красном бархатном кафтане карлик зачитывал ему программу на день.
– …испытание огнем и кипящим маслом. После чего вы будете лично надзирать за установкой новой садовой мебели.
Вилл зевнул и потянулся, заставив якши, державшую наготове парчовый жилет, метнуться вслед за его рукой.
– А это обязательно?
– Как вы, конечно, помните, сэр, это было ваше пожелание. Вы были лично и глубоко вовлечены в разработку дизайна.
– Да, конечно. – Вилл рассеянно поскреб себе живот, отчего очаровательно надула губки вторая якши, которая стояла на коленях, застегивая его клетчатые горские штаны, и должна была теперь опять их расстегнуть, чтобы заправить рубашку. – Продолжай, прошу тебя.
– Затем будет час свободного времени, каковое вы можете использовать, чтобы вздремнуть, либо заняться каким-нибудь легким спортом, либо в образовательных целях.
– Сегодня мне хотелось бы затравить единорога.
Карлик мягко улыбнулся, словно беседуя со своенравным, но, в общем-то, разумным ребенком, который даже не догадывается, насколько прозрачны все его обманы.
– Вряд ли, сэр, на это будет достаточно времени. К тому же в период испытания вам нельзя покидать дворец. Если желаете, можете взять сокола, подняться на крышу и поохотиться оттуда на голубей.
– Но ведь это совсем не то, ты согласен, Эйтри? Пожалуй, я проведу этот час в кунсткамере.
Добрая половина дворца была для Вилла недоступна, потому что там располагались жилые помещения слуг и было бы неудобно вламываться к ним без предварительного извещения. Кроме того, в любой конкретный момент для него была закрыта примерно половина остальных помещений, потому что их чистили, прибирали, ремонтировали или расколдовывали и никак не подобало, чтобы обслуга работала в его присутствии. Было много помещений, которые попросту ему не нравились, и еще больше таких, назначение которых было для него темно и загадочно. Но и того, что оставалось в конечном итоге, хватило бы любому привереде.
Виллу особенно нравились библиотека, сауна, расположенный на крыше сад с планетарием и выгородкой для рептилий, викторианская папоротниковая оранжерея и устроенная тут же обсерватория. Картинная галерея никак не оправдала его ожиданий (все лучшие полотна были переданы в бессрочное пользование общедоступным музеям, но, как объяснили Виллу, могли быть потребованы назад на период его коронации), зато курительная комната с уистлеровскими[87] павлинами и золотой лепниной, а также гостиная работы Фрэнка Ллойда Райта[88], спасенная из почти уже снесенного здания, были выше всяких похвал. Но что ему нравилось больше всего, нравилось насквозь, без всяких оговорок, так это кунсткамера.
Во всяком случае, он позаботился, чтобы в этом был абсолютно уверен весь персонал дворца.
Вот и сегодня, после того как он одобрил новые плетеные столы и стулья (столы походили на перевернутые бельевые корзины, походили сильнее, чем можно бы ожидать, но это и к лучшему) и понаблюдал за высадкой по сторонам садового навеса колючей изгороди из роз, он позволил отвести себя к любимейшему из своих сокровищ.
– Сэр, – сказала хранительница, отвесив ему микроскопический, предельно чопорный поклон.
– Госпожа Серена, – откликнулся Вилл. Из всего персонала дворца одна только госпожа Серена не позволяла Претенденту обращаться к ней фамильярно. Но Вилл все равно пытался. – Сегодня вы столь же очаровательны, как и всегда.
– Чушь, – чуть поморщилась госпожа Серена. – Старость наложила на мои плечи свою свинцовую руку, сделав меня горбатой, костлявой, как высохший сучок, и настолько сморщенной, что мой вид заставляет содрогаться даже печеные яблоки. Джентльмен – а принадлежность к этому сословию не передается по наследству, даже царь обязан ее заслужить – никогда не коснулся бы предмета столь болезненного.
– Эйтри говорит, что в юности вы были царской любовницей.
– Меня не волнует, что он говорит.
– Он говорит, что вы были любовницей двух царей и воплощенным ужасом для всех их наследников.
– Эйтри – мелкий вонючий сплетник и гнусный стукач. Будь у вас хоть капля самоуважения, вы не стали бы его слушать. Ладно. Так что вы хотите увидеть сегодня?
