Лежал, облокотившись на руку — царапина на боку еще немного мешала. Смотрел на щегла в узорной клетке, скачущего, чистящего яркие перышки.
— Дай ему зерен!
— Довольно. Перекормишь, и сдохнет.
— Мы же не можем подарить ему иной радости — пусть хотя бы клюет вволю!
Старший актер засмеялся.
— Весь ты в этом. Даритель. Радости не бывает много, хоть утони в ней! Только я думаю иначе.
— Угу, — откликнулся Айхо. — А моя жизнь полнее была. Мне подаренное отдарками возвращалось.
— Такими, что лучше бы и не надо!
Айхо улегся на бок, положил голову на кулак, снизу вверх посмотрел на товарища.
— Люди… Мне их жаль. Почти все несчастны. Едят много — а все голодны, напиваются, чтобы забыться — а им только горше. Если бы я мог стать чем-то большим, просил бы Сущего — пусть сделает меня прозрачным камнем, в котором горит свет. И чтобы каждый, коснувшийся камня, становился хоть ненадолго счастливым…
— И это все, что ты способен сказать? — прищурил глаза Вьюрок.
— А что еще говорить? У меня нет волшебной силы…
— Ты соображаешь, что нам грозит, или совсем ум потерял?! — не выдержал Вьюрок.
— Не знаю. Я боюсь. Всего — и уйти, и остаться. Почему нас еще не нашли?
Вьюрок и сам боялся об этом думать. Играет, как кошка с мышью?
Вспомнил слова наместника, спросил неуверенно:
— Ты и в самом деле намеревался убить себя? Или же надеялся выжить?
Айхо серьезно вскинул глаза. Не менее серьезно сказал:
— Я не играл, Вьюрок. Но жить… хотел, конечно. Только сейчас я разве живу?
Дождь лил второй день. Вьюрок отлучился поговорить с хозяином домика, а вернулся — Айхо уже не было.
Шел очень долго и очень трудно. А его все не останавливали — вот уже и ступени дома, и коридор; поворот, и другой. На шелке змеятся золотом тканые стебли — а руки свободны. Только золотые цветы держат прочнее веревки.
На пороге не споткнулся — вошел легко и мягко, словно единственно так возможно, и простерся на полу.
— Хорошо, что пришел.
Айхо молчал и не двигался.
— Если хочешь что-то сказать — говори.
Ветер шевелил прядки волос, не схваченных лентой. О чем говорить? Разве только о другом человеке… просить за него.
— Вьюрок, он не виноват… он хотел, как лучше, — чуть шевельнулись губы.
— Все мы хотим, как лучше, Айхо. Он знает, что ты здесь?
— Нет, господин. Наверное, теперь думает, что меня забрали.
— Почему… зачем вы позволили нам уйти?
— Разве?
Йири откинулся к стене, прикрыл глаза.
— Так зачем ты пришел? Устал бояться?
— Потому что тогда сказал… это правда. — И чувствует неуместность этих слов. Будто прощение пытается вымолить.
— И что же мне делать с тобой?
— То, что должно. Только… прямо сейчас, пожалуйста, чтобы не до утра, — добавляет отчаянно и слышит негромкий, неестественный смех.
— Должно — не твое слово!
— Я принадлежу вам. Ваше — стало быть, и мое. Пусть я всего лишь кукла…
—Замолчи! Убирайся отсюда. В Окаэре можешь остаться, но чтобы в городе тебя не было через час!
Это милость или наоборот? Поднимает голову, сжавшись, словно зверек, в которого бросили камень и он ждет второго.
— А… потом?
— Как угодно. Всё.
Поднялся и отвернулся к окну.
— Если вы дарите мне жизнь, то не отнимайте ее в тот же миг… лучше умереть, чем снова — одному! — Руки вздрагивают — какое там смычок, он сейчас и подушку бы не удержал.
— Нет.
Поднялся и вышел стремительно, словно боясь еще хоть немного пробыть здесь.
* * *
Шинори понимал, почему Айхо отпустили — хоть и неприятно было, что преступник остался безнаказанным. Вор. Сколько стараний господин приложил, чтобы сделать из мальчишки хоть что-то достойное… и кому приятно, что все труды пошли прахом? Иные со злости разбивают неудачное творение. Но господин не какой-то ремесленник, не умеющий владеть собой, — он может позволить себе просто выбросить негодный материал и не печалиться о неудаче.
— Позвольте, я прослежу за тем, чтобы он покинул город?
Господин чуть наклонил голову — да.
Айхо стоял во дворе, щурясь от вечернего неяркого солнца — словно сто лет просидел в темноте, и даже неяркий свет бил теперь по глазам. Он пришел сюда умереть. И умер. Только, оказывается, смерть — это не только безжизненное тело и костер.
— Эй! — окликнул его человек со ступеней дома. — Иди на конюшню и жди там. И благодари Небо денно и нощно, что тебе повезло.
Пошел, ступая осторожно, словно канатоходец над головой толпы. Главное не ошибиться, а то упадешь.
* * *
— Позвольте сказать, — голос Ниро прозвенел за плечом. Юноша сейчас казался гораздо старше.
— Ну?
— Вы помните Найли?
Йири шел вперед, не оглядываясь. Прекрасно знал, что этот не отстанет, коли решился. Много он позволяет мальчишке… Спросил сам:
— Что же, и ты начнешь кричать и метаться, если я велю покинуть этот дом?
— Нет, господин. Хотя я привязан к вам и рад быть среди ваших слуг. Но Айхо, Найли и прочие…
— Они — куклы. Послушные сильному — или канону, какая разница.
— А вы?! — сорвалось с языка; весь напрягся, словно его ударить могли.
— И я. Доволен?
Йири искоса взглянул на юношу. Услышанное того потрясло. Но идет, брови нахмурены, голова наклонена, словно упрямый бычок — не поверил. Нет бы прощенья просить — он еще говорить собрался!
— Если — только игрушка, почему он жив, когда остальные расплачивались за меньшее?
— Чего ты от меня хочешь? — не выдержал Йири.
— Айхо — не кукла. И вы это знаете.
— Но он преступник, спорить не будешь?
— Дурак он! — зло и отчаянно произнес Ниро. — А вы… что-то и от него, и от себя хотите. Только чего, сами не знаете. Ведь я понимаю — иначе он был бы наказан, как полагается.
— Сейчас я хочу одного — оставь меня в покое, — Йири положил руку на дверной косяк. — И не забывайся, мальчик.
Ниро так же упрямо стоял со склоненной головой, губы кусал. Потом сорвался с места и убежал.
Да, это не Столица, где слуги послушны и бессловесны, подумал Высокий. И чуть улыбнулся.
Ниро примчался часа через два, бросил на мягкий шаварский ковер знакомый господину тоо — инструмент загудел жалобно.
— Это еще что такое? — отодвинул тушечницу, отложил кисть.
— Вот! И его, и рисунки ваши — в огонь, да? И тень свою, если бы можно было, — в огонь? Оказывать милость — можно, а прощать? Несовершенных, неправильных? Или это слишком сложно для вас, господин?! — почти прокричал Ниро и сел на ковер, потому что ноги отказали.
Йири задумчиво положил подбородок на руку.
— Если покинешь меня, разыщи человека по имени Аоки, с волосами цвета солнечного золота. Вы отлично поймете друг друга… Он был разбойником.
