В итоге пришли к выводу: действия экипажа признать неправомерными, экипаж расформировать, флаг-кампиора отдать под суд.
На том и завершилась карьера одного из лучших разведчиков ГУРСа. Ушло ощущение исключительной значимости не только в своем самосознании, но и в глазах близких, друзей, бывших коллег. Наступило пресыщение жизнью…
На станции в очередной раз накалилась обстановка. Причиной тому стал конфликт между Шлейсером и Тибом, разгоревшийся казалось бы из-за пустяка. Надо отметить, в последнее время характер биолога окончательно испортился. Он и раньше не отличался любезностью: хамил, язвил по всякому поводу и без повода. Шлейсер старался не обращать внимания на его, да и остальных тоже выходки, подлаживался, уступал в чем только мог. Но всему есть предел. И он не выдержал.
После последнего погружения он решил заночевать на Главной станции. День выдался тяжелым. Вместо запланированных трех-четырех часов он пробыл под водой до темноты, порядком вымотался и сильно проголодался. В это время на Главной находились Тиб и Рон. Пользуясь тем, что место стоянки аквацикла находилось неподалеку, Шлейсер иногда заглядывал на законсервированную базу, где всегда можно было передохнуть и чем-нибудь разжиться.
Причалив к берегу, он закрепил аппарат и поднялся на вершину уступа, где размещался центральный модуль лаборатории.
К его удивлению, вход оказался заблокированным изнутри. Это показалось странным, потому как раньше такого не наблюдалось. От кого прятаться? От стегоцефалов?.. Но от этих тварей вреда не больше, чем от муравьев.
На стук долгое время никто не отзывался. Шлейсер был в растерянности и не знал что предпринять. Наконец, вмещающая дверной проем диафрагма раздвинулась. На пороге вырос разъяренный Тиб. Таким Шлейсер его еще не видел. Из-за спины биолога выглянул Рон. Его вид тоже не предвещал ничего хорошего.
— Какой черт тебя принес?! — вместо приветствия прорычал Тиб. При этом лицо его исказила гримаса, а глаза налились кровью.
Такого приема Шлейсер не ожидал. Да, отношения в коллективе складывались непросто, и он понимал это как никто другой. Бывали стычки, порой нешуточные. Но такого враждебного отношения к себе он еще не испытывал. И это, надо полагать, не было случайностью. Похоже, он оторвал их от какого-то важного занятия, в суть которого они не собирались его посвящать.
— И долго будем так стоять? — спросил Шлейсер, уже в полной мере осознавая, что Тиб не собирается освобождать проход.
— Проваливай! — раздраженно бросил биолог. — Нечего тебе здесь делать.
— Может, все-таки войдем, поговорим? — Шлейсер через силу улыбнулся, все еще надеясь уладить неожиданный инцидент дипломатическим путем. Обычно ему это удавалось.
— Убирайся! — взревел Тиб и, отступив на шаг, активировал входной замок.
Застоявшиеся от многолетнего бездействия лепестки диафрагмы с лязгом сомкнулись, осыпав кампиора обрывками стеблей мгновенно заполняющей любое незанятое пространство растительности.
«Какая наглость! — закипая в свою очередь яростью, подумал он. — Все! С этой минуты — никому никаких поблажек». Сгладившаяся было со временем неприязнь к коллегам по несчастью, вспыхнула с новой силой. В памяти всплыли неоднократные попытки разобраться в паутине связей колониантов, выявить истинные причины смерти Янза и Схорца, сорвать маски с лицемерных лиц, вызвать хотя бы у одного если и не симпатию, то хотя бы нейтральное (не на словах — на деле) отношение к себе. И что в ответ? Косые взгляды. Недомолвки. Язвительные ухмылки за его спиной… Нет! Унижать себя он не позволит. Никогда. И ни при каких условиях…
Так, накачивая себя злостью и перекраивая уже не отвечающий прежнему состоянию души уклад мыслей, он добрался до аквацикла, преодолел участок моря до места его стоянки, и лишь потом, всадив микролет в ночное, истекающее звездной капелью небо, окончательно выстроил программу действий.
Отныне что бы ни случилось, он будет вести себя исключительно как подобает кампиору. И если кто-то из этих мимикрирующих охлабуев еще раз попытается выставить его дураком, то останется одно: плюнуть на установки эстетствующих уродосоциологов, спроектировавших здесь жалкое подобие научно-преступного эдема и принять решительные меры, вплоть до разрыва отношений.
Тягостные думы, связанные с бесславным концом «Ясона» всегда приводили Шлейсера к мысли о преходящем, а значит вызывали разлад в душе и обострение хандры. Так случилось и в этот раз. Первым признаком надвигающегося кризиса было скверное настроение и как следствие отвратительное самочувствие. Внутренние, определенные генетикой тормоза вроде бы держали, но все что в последнее время попадалось на глаза, включая и лица соседей, вызывало раздражение. Лиловые тона растительности невольно ассоциировались с нуменалом; тест-анкетирование ультиматора — с всеведущим Меганоидом; архив информатеки — с патримониальной [144] темой. Тот факт, что он оказался десцендентом [145] проживающего еще в двадцатом веке и ставшего первым в истории Земли контактером Стефаном Циммером, сначала повергло Шлейсера в шок. Это уже здесь, на Каскадене, после того как в информатеке нашлось подтверждение известию великих аргонавтов, он пришел в себя. И теперь, когда ничего не оставалось, кроме как вспоминать события тех дней, он уже ничуть не сомневался в их достоверности. Но делиться мыслями по-прежнему ни с кем не желал. История Циммера, который даже книгу написал о том контакте, была во всех отношениях поучительна. Ему не поверили, а следов пришельцы не оставили. С ним, Шлейсером, случилось то же самое, если не вдаваться в детали. Так стоит ли колотиться, что-то доказывать не имея доказательств, тем самым рискуя загреметь после освобождения в палаты Амфитериата или того хуже?
Отношения с Тибом окончательно испортились. После возвращения с Главной биолог перестал его замечать: при встречах отворачивался, в разговор не вступал и вообще вел себя так, будто вместо Шлейсера перед ним было пустое место. Следуя его примеру, остальные тоже стали избегать общения с кампиором. Даже Фил, до этого часто донимавший его болтовней, и тот прикусил язык. Такое поведение должно было содержать подоплеку какой-то интриги. Шлейсер чувствовал неладное. Ему все чаще, причем без видимых причин, становилось не по себе. Какая-то скрытая, а главное необъяснимая угроза таилась в окружении, витала в воздухе. Как-то даже возникла мысль активизировать защиту КЗУ. Правда на этот шаг он не решился, представив какой шквал издевательств и насмешек вызовет, явившись на глаза делинквентов в полугерметичном скафандре.
