Тем более что журналюги всего-то в два-три вопроса выяснили, что министерство вообще едва ли заинтересовано в этих разработках, и его так называемый представитель почти откровенно пытался им соврать, когда говорил о каком-то планировании. После этого чуть не вся публика в зале стала недоумевать, а зачем, собственно, их сюда пригласили, или даже так – а что же они, элита научной и технической журналистики, тут делают, если все это так неинтересно и обыденно? Кажется, конференция отчетливо забрела в еще больший тупик, чем находилась работа школы по изучению иномерности. Ромка поднялся на ноги, собираясь протиснуться к выходу. Вот тогда-то совершенно неожиданно встал со своего места Русанов – все-таки это был он. Кто-то из узнавших его даже похлопал в ладоши, пока ему передавали микрофон.
И неожиданно уверенным голосом, четко выговаривая слова, он спросил:
– Господа первооткрыватели, – и в этом обращении не было ни грана насмешки, – кому и когда вы передали свои технологии выхода… в пространство, природу которого мы не можем определить? Кстати, как вы сами, не вы, конкретное начальство, а обычные исследователи, к сожалению, я их тут, на трибуне, так и не увидел… Так вот, как называют они то, куда уходят их антигравы?
– Они называют место, в которое мы попадаем, Чистилищем. Но это жаргон, словечко, не имеющее ничего общего с научной систематизацией. – Мзареулов, кажется, чуть оправился после этого вопроса. К нему возвращалась его обычная сила и властность. – А что касается первой части вопроса – да, мы пробовали передать нашу технологию, как вы выразились, уважаемый господин Русанов, но… Видите ли, в этих экспериментах…
«Уже не опытами называет их работу, – решил Ромка. – И на том спасибо».
– Необходимо такое качество, как энтузиазм. А его почему-то в тренированных и испытанных, проверенных по самым новым и развитым системам обучения антигравиторах – нет вовсе или имеется очень мало. В целом, насколько могу судить, повторяемости наших, гм… успехов, – улыбкой директор показал, что употребил это слово иронически, – никто не добился. Никто из тех почти тридцати школ, которых мы оповестили об этом эффекте.
– «Почти» меня не устраивает, – бросил со своего места Русанов.
– Мы отослали наши данные в сорок шесть школ мира, – уже жестковато отозвался Мзареулов. – В двадцати девяти были попытки повторений, мы, если считать скопом и «непочти», – он снова попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло, было видно, насколько он теперь серьезен, – мы – единственные из тридцати подобных заведений, которые добились зафиксированного приборными методами результата.
– Чем вы это объясняете? – тут же полетели в него слова, выговоренные непонятно кем и из другого конца зала. – Или вы хотите сказать, что остальные школы чего-то не учитывают? А может быть, вы признаетесь, что передали им не всю информацию о ваших наработках?
Мзареулов замялся. И тогда снова прозвучал четкий голос Русанова:
– Я допускаю, что открытие иномерности, или Чистилища, как тут принято говорить, – легкий смешок все же прокатился по залу, но уже не снисходительно, – в других случаях почти бесполезно. Потому что в двадцати девяти других попытках не было создано ничего уникального, что имеется только в этой школе, но чего мы пока не видим или не понимаем.
В зале поднялся гомон. Теперь за микрофоном тянулись многие, но всех опередила какая-то женщина, которая спросила с резковатым американо-испанским акцентом:
– Вы советуете нам переходить в православие, чтобы оказаться в Чистилище? Пусть и с научными целями…
– Никакие другие цели, кроме научных, в изучении Чистилища, мадам, просто в голову не приходят, пока, во всяком случае… И ваша нелюбовь к русским ничего не изменит в сложившемся положении вещей, – ответил Русанов и отдал микрофон кому-то еще, показывая, что дискуссия, с его точки зрения, завершена.
– А что скажут восточные люди? – спросил еще кто-то. – Ведь здесь я заметил представителя буддийской конфессии… Чем это объяснить?
Потом вопросы задавали еще несколько других журналистов и ученых, но в памяти Венциславского застрял именно этот вопрос, поэтому он, дождавшись недолгой паузы, вдруг почти с торжеством заявил:
– На днях нас поздравил далай-лама, и мы ему благодарны за интерес к нашей работе. Но наше технологическое завоевание он назвал взламыванием консервной банки, когда гораздо лучше есть с тарелки. Причем свежую пищу.
Шум в зале сразу же заметно стих, переваривая это неожиданное известие, а некоторые даже и не поняли, к чему это было высказано. Потом многие стали смеяться. И тогда Ромка понял, что было тайной интригой этой конференции. Начальству, кажется, был дан исключительный приказ – не выдавать случившуюся жуткую аварию и гибель ребят из группы Келлерман, которые вернулись в тренировочный зал видоизмененными. Причем почему-то казалось, что Русанов это знал, а вот многие другие – нет, даже не подозревали, что это произошло… И не узнают, если кто-нибудь не проговорится. Поэтому и Мзареулов был так малоубедителен, и ответы на вопросы многих здесь собравшихся и, в общем-то, заинтересованных людей получались такими нелепыми.
– Что это значит? Как это следует понимать?
Кто-то еще выкрикнул, уже без микрофона:
– Похоже, что вы нас кормите чем-то, что долго хранили на складе. Что вы скрываете, господа североуральцы?
Ромка наконец-то протолкнулся к выходу и тут, к своему удивлению, нашел Веселкину, а чуть дальше по коридору, в общем-то забитому теми из гостей школы, которые вышли перекурить, но не ушли далеко, чтобы не пропустить чего-нибудь интересного, о чем-то переговаривались Генка Шустерман и Мира Колбри. Когда Ромка и Валентина к ним подошли, Мира кивнула:
– Ужасно все получилось, правда? Вы куда?
– Да вот, подумали, что в лаборатории будет спокойнее, – ответила ей Веселкина, будто они с Ромкой о чем-то уже договорились.
– Тогда мы с вами. Там и впрямь потише будет. – Они зашагали вчетвером. Вырвались из скопления незнакомых лиц и людей, и Мира вдруг твердо произнесла: – Зря Мзареулов так говорил, и Русанов – тоже зря. Наши в Калифорнийском технологическом уже начали повторять эти опыты всерьез. А учитывая разницу в техобеспечении, скоро они до чего-нибудь доработаются.
– Договаривай, – промямлил Ромка, – доработаются, и приоритет снова уйдет к вам, за океан.
– Не нужно на меня наезжать, я же здесь, – спокойно отозвалась Мира. – С вами.
– Надолго ли? – в тон ей раздумчиво поинтересовалась Веселкина.
Отношения с Мирой Колбри у Ромки складывались в последнее время вполне себе дружески-рабочие, поэтому он решил порасспросить, что ей известно о работах в Калифорнийском технологическом. Но, свернув за угол коридора, впереди он различил еще одну фигуру: оказывается, их тут поджидали. Это был Пачат Дахмиджир, которого многие в школе называли Петром Ахромеевичем.
