- Вы не должны сердиться, Юля. Ну мало ли, что в голову взбредет. Это неправильные мысли, я их отбросил, вы же слышали, что отбросил, Вы не имеете права сердиться, опасный вы человек, вы обязаны меня простить. Ну хотите, я на колени встану прямо в пыль...
Обратный путь. Та же дорога наискосок через картофельное поле. Только теперь не ней не ручей голов, а усталые одиночки с пустыми сумками. Усталые, сникшие.
- Что он подумал? За что просил прощения? - допытывался Леше.
Лишь отойдя на километр, Юля рассказала ему о невольных мыслях профессора. Леша был возмущен, хотел тут же бежать назад, объясняться, требовать... а что требовать? Юля с трудом удержала Лешу. Извинения получены... что еще? На дуэль вызывать, что ли? На скальпелях и стетоскопах?
- И если он хочет ухаживать, почему вы должны препятствовать? Какие у вас права? - сказала она с вызовом.
Потом они долго ждали на платформе, постепенно заполнявшейся женщинами с пустыми кошелками. Юля сказала:
- И все же мысли читать ни к чему. Симе вашей я не помогла и врачам тоже не помогла. Без меня следователь разоблачил этого Дроздова, без меня медики ставили диагноз. Что я сделала самостоятельно? Леонида Даниловича вогнала в краску? Зачем? Он дельный специалист, опытный, чуткий к новизне. Пакость ему пришла в голову. Так нечаянно же. Разве можно удержать мысли? Помните случай из истории Ходжи Насреддина: "Вы станете бессмертными, если не будете думать о белой обезьяне". Попробуйте не думать. Сама влезет в голову.
Трубила электричка, проносясь мимо осенних, уже тронутых желтизной поредевших рощ. На соседних скамейках привычно толковали о курсах аминазина и инсулиновом шоке, синдромах, симптомах...
- Надо научиться, - упрямо твердил Леша. - Общественная жизнь требует вежливости. Только дикарь-одиночка решал все споры зубами и кулаками. Жители многолюдных поселений научились держать руки на привязи, без этого жить рядом нельзя. Душу отводили только руганью. Люди же культурные научились держать язык на привязи, вообще не ругаться, без этого дела обсуждать нельзя. Видите, как идет история: чем теснее общение, тем больше требуется сдержанности. Человек будущего должен и мысли свои воспитать, никого не оскорблять даже мысленно. За то ему достанется преимущество коллективного думанья. Мусор люди выбросят из головы, мозг будут содержать в опрятности, Без этого нельзя приглашать чужого в свои мысли.
- Но это невозможно, это утомительно, наконец, - возражала Юля. Смотрите, яркий пример: Леонид Данилович, культурный человек, и то сорвался. Вообще нельзя из своей головы устраивать проходной двор. Я хочу иметь собственный уголок, личный.
- Пожалуйста, у вас на даче своя комната, но гостей же вы приглашаете в нее. Чем вы дорожите - возможностью ругаться мысленно, воображать неприличное? Наведите опрятность, сделайте уборку мозге.
- Я думаю, опрятных мозгов не может быть.
- У людей будущего должны быть. Надо тренироваться.
- Не знаю, я бы никому не разрешила входить в мою голову. И никто не разрешит.
- А я разрешу.
- Сейчас? Прямо сейчас? - Юля неосторожно потянула руку к защелке викентора.
И вдруг Леша испугался.
- Нет, сейчас не надо. Пожалуйста, Юля, сейчас не надо! Я не готов. Действительно, надо провести уборку...
После этой поездки Леша исчез надолго. Прошла неделя, вторая началась и кончилась, а он не являлся. В первые дни Юля отрывала листок календаря, победно посмеиваясь: "Вот, нелегко, оказывается, убрать свою голову дочиста. Обещать-то обещал, но протри каждую извилину, попробуй". Посмеивалась, а сама думала: "Приятный малый этот Леша. Упрямый чудак, но приятный. У каждого свои затеи, у него - внушающие уважение. Пожалуй, человеку, умеющему жить с открытой головой, можно и викентор вручить. Можно... но вот и у Леши не получается. Что-то скрывает он все же, чего-то стесняется".
Потом Юля начала беспокоиться или скучать. Себя-то она уговаривала, что беспокоится. Почему исчез надолго? Может, случилось что, лежит больной, нуждается в помощи, а она не навещает его из-за глупого самолюбия. Надо взять Лешин адрес на службе или в Мосгорсправке...
И тут Леша сам позвонил в общежитие.
- Кажется, я готов к зачету, - сказал он. - Назначайте время. Юля чуть не брякнула: "Хоть сейчас!" - Вовремя удержалась.
- В воскресенье я буду на даче, - сказала она. - Буду ждать с утра. Всю субботу она занималась уборкой: мыла полы, выстирала скатерти, цветы расставила на столах. И в лаборатории убрала, выписки разложила по порядку. Мысленно сказала себе:
- Если выдержит экзамен, покажу ему... кое-что.
С утра села у окна с книжкой. Просидела полчаса, потом заметила, что держит вверх ногами. День был прозрачный, небо незамутненное. Пронзительно-желтые листья падали с тихим лепетом, паутинки поблескивали на солнце. Из углового окна Юля видела дорожку, ведущую к вокзалу, где прохожие появлялись стайками. После каждого поезда - стайка, хоть, часы проверяй. Эти с поезда 9.27, эти-с 9.44, эти-с 9.59...
"Юля, что с тобой? Кажется, ты ждешь с нетерпением мальчишку, А ну-ка, марш от окна!"......
И тут Леша показался на опушке. Вышагивал в ослепительно белой рубашке, при галстуке и в пиджаке. И нес букет настоящих роз, белых и пурпурных. Видно, из города тащил, на станции таких не продают. Подходя к калитке, застеснялся, спрятал было цветы за спину, но, поколебавшись, выставил перед собой: дескать, мыслю открыто, живу открыто, иду к девушке с цветами, и пусть все видят.
Юля кинулась к дверям, да спохватилась на полпути. А как же аппарат? Надевать или нет? Стоит ли читать сокровенные мысли, не откроется ли что-то неблаговидное, как у мусиного Бориса? Зачем ей еще одно горькое разочарование?
Но разве она сомневается в Леше? Идет к ней человек с открытым сердцем, открытой головой, чистыми мыслями, предлагает мыслить совместно.
Вы бы включили?
