— Думаю, я достану машину. Тогда мы могли бы выбираться на природу.
— Господи! — его глаза загорелись надеждой.— Провести целый день в лесу! Я мог бы взяться... Знаете, эта картина, та, что в вашей комнате... Думаете, там нарисовано место, которое я видел в действительности?.. Совсем нет. Я видел места, похожие на него... березы... Иногда дядя Джейкоб берет меня в поездки. Но когда я вылезаю из машины, он не отходит от меня ни на шаг. Беспокоится о моей ноге, вместо того чтобы позволить мне самому беспокоиться о ней. И оставить меня, когда я готов...— Он замолк и посмотрел мне в глаза.— Я люблю зверей. Знаете, такие маленькие существа, которые... Я читал, если сесть тихо в лесу, через некоторое время они начнут ходить вокруг и не бояться.
— Это правда. Я часто делаю так. Большинство птиц не обращают не тебя внимания, если ты не шевелишься. Наоборот, это их не беспокоит, это выглядит менее подозрительным. Ко мне достаточно близко подлетали иволги. И краснокрылый дрозд. А однажды на меня наткнулась лиса. Я сидел на ее любимой тропе. Она всего-навсего смутилась и обошла меня... Кстати, я тут встретил кое-кого из твоих друзей. В продуктовом магазинчике. Шэрон Брэнд.
Его мысли все еще гуляли по лесу, и он произнес с отсутствующим видом:
— Да, она милый ребенок.
— В некотором роде ты вырос вместе с ней.
— В некотором роде. Года четыре-пять — точно. Мама... не очень любит ее.
— Но почему? Я думаю, Шэрон — славная девочка.
Он сорвал свежую травинку и осторожно произнес:
— Родичи Шэрон — не католики...
— А Билли Келл — католик?
— Нет.— Он был ошеломлен.— Билли? Когда это я...
— Сегодня утром, Анжело. Когда мы нашли Беллу. Ты сказал: "Билли Келл может знать".
— Я так сказал? — он недовольно вздохнул.— Господи!..
— Ты еще сказал что-то об "индейцах". Кто они? Банда?
— Да.
— Твоего возраста?
— Да. Чуть старше.
— Хулиганы?
Он улыбнулся, и это была улыбка, которой я никогда не видел. Словно он примерил хулиганство на себя, пытаясь понять, как он будет выглядеть в подобном костюме.
— Они считают именно так, мистер Майлз, но слушать их — все равно что мазать битой по бейсбольному мячу.
— Похоже, ты не очень-то их любишь.
— Это свора...— он замолк, оценивающе глядя на меня.
Думаю, он решал, как я отнесусь к непристойности в устах двенадцатилетнего, и, похоже, принял решение не в мою пользу. Во всяком случае, закончил он совсем другим тоном:
— Эти ублюдки никому не нравятся.
— А чем они вообще занимаются?
— Дерутся, не соблюдая никаких правил. кроме того, полагаю, воруют фрукты и продают их на обочинах дорог. Билли говорит, что некоторые из старших — грабители, а у некоторых в карманах перья... Я имею в виду ножи.
Мне не понравилась его улыбка. С его характером, который, мне казалось, я начинаю узнавать, у него не должно было быть подобной улыбки.
— Большинство из них,— продолжал он, — уроженцы... ну, того района, где живут бедные. Это южный конец Калюмет-стрит... Есть сигареты?
Я достал одну сигарету и дал ему прикурить. Ферман не видел, но, думаю, с ним-то мы бы договорились в любом случае.
— Анжело! — сказал я.— А нет ли у "индейцев" конкурентов?
Он пребывал в сомнениях совсем не долго.
— Разумеется! "Стервятники". Это банда Билли Келла.— Он курил небрежно, глубоко затягиваясь и не кашляя.— Вы знаете, я однажды видел, как Билли колет грецкие орехи. Просто кладет орех на бицепс и сгибает руку. Связываться с Билли Келлом желающих нет.— Он помолчал и добавил таким тоном, будто пытался убедить себя в чем-то весьма значительном: — "Стервятники" — нормальные ребята.
— И у тебя есть о чем разговаривать с ним? С этим самым Билли Келлом...
Он прекрасно понял смысл моего вопроса, но притворился, будто до него не доходит.
— Что вы имеете в виду?
— Когда я впервые встретил тебя вчера, ты читал "Крития". Именно это я и имею в виду.
Он ответил уклончиво:
— Книги — далеко не все... Билли хорошо учится, все время получает "ашки"[15].
— А как школа? Достаточно приличная?
— Нормальная.
— Но тебе приходится ломать комедию, верно?
Он затушил сигарету о камень. И, помолчав, сказал:
— Они занимаются ужасными вещами. Может быть, я тоже. Иногда... Я не очень способный к математике. Да и к труду... Видели бы вы скворечники, которые я пытался сделать! Они скорее были похожи на собачью конуру.
— А к чему у тебя есть способности?
Он скорчил рожицу"
— К предметам, которые у них не преподаются. К примеру, "Критий", мистер Майлз. Философия.
— А этика?
— Ну, я достал университетский учебник в библиотеке. Я не ожидал, что в нем так много доказательств. У них там Спиноза. Я и пытаться не стал.
— И не пытайся.— Я схватил его за здоровую лодыжку, словно не позволяя ему прыгнуть.— Ты опередил свой возраст, дружок, но до Спинозы ты еще не дорос. Не уверен, что даже я до него дорос. Если ты сумеешь одолеть его, это, разумеется, хорошо, но лучше пусть он подождет... Когда я работал в школе, я преподавал историю. Как насчет этого предмета?
— Они не преподают ее, а вдалбливают. Забивают твою голову лозунгами. Скажут вам одно, а потом вы возьмете книгу в библиотеке, и там совершенно противоположное. Ну и кто прав? Мне кажется, учитель преподносит нам все так, как он видит сам. Нам же остается только проглотить и выложить ему его же мнение. Если вы считаете иначе, вам "Е"[16] за достижения. В школьных учебниках говорится, что в 1776 году мы отделились от Англии, потому что британский империализм экономически душил колонии. Декларация независимости утверждает, что мы сделали это по политическим мотивам. А на самом деле — по обеим причинам, не так ли?
— Это были две из множества причин, Анжело.
Я никогда не примирюсь с нашим притворством, Дрозма. Мне хотелось рассказать ему о том, как я наблюдал за кораблями французского флота, входящими в Чесапик перед Йорктауном[17]! Помню я и осеннюю бурю, поднявшуюся в тот день, когда бедняги в красных мундирах[18] пытались переправиться через реку... Пожалуй, я не мог бы описать ему эту переправу подробно. Или мог бы — не знаю...
— История не укладывается в планы любых преподавателей,— сказал я,— потому что она бесконечно велика. Приходится производить отбор событий и фактов, и, производя подобный отбор, даже лучший из преподавателей не способен избежать своего предвзятого отношения к ним. Конечно, учителя обязаны напоминать вам об этой сложности, но, полагаю, не напоминают.
— Да, не напоминают. Федералистские документы тоже не все объясняют экономикой. Я читал их, а это не положено. Нет, учительница не ругала меня за это. Она сказала: прекрасно, что я предпринял такую попытку, но она боится, что это окажется выше моего понимания. А кроме того, пусть федералистские документы привлекательны своей стариной и интересны, но они не являются частью нашего курса. Так не буду ли я повнимательнее в классе и не продемонстрирую ли интереса к школьному курсу?
