— Скорее, надо продолжать!
— С переговорами ничего не вышло, — пояснил Эйнар. — Они не захотели мне поверить. Я спрятал на теле передатчик, чтобы нашим было все слышно. И они вытащили меня оттуда, когда я уже не надеялся остаться в живых. Наши просили передать, что готовы держать оборону столько, сколько понадобится, чтобы мы могли выполнить свою задачу.
— Ну и хватит об этом, — оборвал его Эллиот. — Давайте последим повнимательней, должно быть, в последний приказ вкралась ошибка. — На экране и в самом деле засветилась надпись ERROR. — Я сотру последнюю строку — надо повторить снова шестьдесят первый раздел.
Несмотря на грохот разрывов, который становился все громче и все ближе, они продолжали ожесточенно работать. К моменту, когда Эллиот крикнул, что осталось выполнить еще три приказа, стены зала задрожали, с потолка посыпалась штукатурка, и Катрин принесла всем шлемы, которые они обнаружили в соседней комнате среди прочего оборудования. Они надели шлемы и продолжали работать как одержимые. Особенно много времени заняла расшифровка знаков, касавшихся системы управления — люди подготовленные привели бы ее в действие в считанные минуты. И ни один из них даже не задумался над тем, что, собственно, произойдет, когда они закончат. Но нельзя же было сидеть и дожидаться, когда вражеские солдаты ворвутся сюда или рухнут своды над головой. Сейчас они не думали о будущем, они с нетерпением ждали той минуты, когда будет отдан последний приказ RUN. Но это было еще впереди.
Внезапно зал наполнился белым туманом, удушливый запах окутал их, и они потеряли сознание.
Когда они пришли в себя, то узнали, что прошло двести лет. Со всем, что предшествовало этому пробуждению, каждый должен был справиться в одиночку: с чувством холода, оцепенения и беспомощности, с головокружительным ощущением, будто ты паришь в безвоздушном пространстве, — и с сознанием того, что случилось непоправимое.
* * *
Реконструировать ход событий — занятие и нелегкое, и безрадостное. И дело вовсе не в том, что воспоминания наши со временем тускнеют — многие из нас предпочли бы, чтобы они вообще стирались без следа, ведь вместе с воспоминаниями оживает и все, что с ними связано, а значит, возрождается мучительное, гнетущее чувство безысходности, обреченности и вины. Когда мы лихорадочно работали, нам было не до ощущений, но теперь у нас оказалось достаточно времени, чтобы заново все перебрать в памяти, и чем больше мы углубляемся в это занятие, тем больше убеждаемся, что все было сделано не так, а как надо было — никто из нас не знает.
Валленброк вел беседу так, словно это было судебное разбирательство, где он выступал одновременно и в роли прокурора, и в роли судьи. А мы безропотно подчинялись, даже не позволяя себе высказать свое нынешнее отношение к происшедшему, потому что малейшее возражение приводило его в ярость. Он хотел знать все подробно, вникал в каждую мелочь и все время злился, что мы действовали недостаточно четко. Конечно, о своих делах мы могли поговорить и без него, когда обедали наверху, в столовой — он ведь предпочитал наслаждаться в одиночестве своими консервированными деликатесами. Но от таких разговоров не было никакого толку.
Валленброк строго следил за тем, чтобы мы соблюдали распорядок дня. Во время обеденного перерыва он обычно поднимался к себе и — если позволяла погода — поручал Эллиоту полчаса прогуляться с собакой на воздухе. Мы наблюдали в окно за этим забавным спектаклем. Чтобы не замерзнуть, Эллиот надевал скафандр, в одну руку брал ледоруб, который заменял ему палку, на другую наматывал конец поводка Нерона. Этому холод был, казалось, нипочем, и он на своих четырех лапах был куда устойчивей, чем Эллиот, которого пес частенько волочил за собой по скользкому льду. Тот пытался остановить Нерона, дергал за поводок; в результате оба валились на лед, мешая друг другу подняться.
Никто не попытался оспорить приказ Валленброка, и я не без стыда ощущал, как глубоко сидит во мне эта покорность перед власть имущими, даже когда власть эта стала эфемерной. Может, все дело в нашей присяге? Конечно, нас пригнали на присягу, как ведут овечье стадо на бойню, но все-таки мы присягнули, а это значит, что мы не только обязались хранить верность правительству, но — что еще важней — поклялись друг другу в том, что у нас общие взгляды, общие цели и что мы можем друг на друга положиться.
С другой стороны, мы утешали себя тем, что в любой момент можем отказаться от этого сотрудничества. Сейчас мы, так сказать, по доброй воле согласны выполнять распоряжения Валленброка — прежде всего потому, что сами хотим разобраться в прошлом. Разве не для того мы сюда собрались? Во всяком случае, Эйнар, Катрин и я последовали призыву Эллиота именно ради этого. Конечно, невелико удовольствие вновь подчиняться военной дисциплине, да еще после такого долгого перерыва, но мы ведь и не рассчитывали, что нас здесь ждет беззаботный отдых. Да, положение было не из приятных и даже, если угодно, довольно комичное, но ведь у нас не было более быстрого и удобного способа разрешить все проблемы. Валленброк свое дело знал, он учитывал мельчайшие детали и, если возникало едва заметное противоречие, немедленно требовал, чтобы ему снова пересказали тот же эпизод, вникал во все подробности, а как только чувствовал, что от него хотят что-то утаить, настойчиво добивался откровенности. А рядом с ним, словно немой свидетель, постоянно был пес Нерон, следивший за тем, чтобы все беспрекословно подчинялись его хозяину. Стоило кому-то из нас просто повысить голос, как шерсть на загривке у пса вставала дыбом и он издавал глухое грозное рычание. Казалось, Валленброку это очень нравилось — он с явным удовольствием давал псу возможность выразить свои чувства, а потом, положив руку ему на загривок, успокаивал своего верного стража.
К вечеру четвертого дня мы добрались до событий самых последних часов. Валленброк, по своему обыкновению, и тут не оставил без внимания ни малейшей детали.
Валленброк: Попросту говоря, вся эта история мне очень не нравится, это явное свидетельство неудачных действий, растерянности, неподчинения — да-да, неподчинения. Конечно, никто не сопротивлялся открыто, никто не отказывался выполнять приказ, но во многих пунктах, на первый взгляд незначительных, инструкции оказались нарушены. Сколько времени, например, ушло попусту на все ваши споры! А ведь в инструкции прямо сказано, что, если начальник погиб или связь с командованием прервана, руководство берет на себя старший по званию. И какие-либо словопрения по этому поводу исключаются. Все ваши рассказы свидетельствуют о поразительной расхлябанности.
