И еще на обруче были бесчисленные кармашки, хомутики, подсумки с торчащими из них инструментами (или оружием?), патрубки, контакты и даже маленькие черные коробочки, которые вполне пришлись бы ко двору в любой электронной лаборатории на Земле. В целом доспехи по сложности конструкции напоминали космический скафандр, хотя и защищали своего хозяина только частично.
«Каков же этот хозяин? — спросил себя Нортон. — Этого мы, вероятно, никогда не узнаем. Но кто бы он ни был, он наделен разумом — иначе не справиться с такой сложной аппаратурой…»
— Метра два с половиной, — произнес вслух Мерсер, — это без головы. Интересно, на что она похожа?
— Рук три, ног, должно быть, тоже три. Вроде пауков, только много массивнее. Ты думаешь, совпадение?
— Может, и нет. Мы конструируем роботов по собственному образу и подобию. Почему не допустить, что рамане поступают так же?
Джо Колверт, на редкость присмиревший, взирал на доспехи с почти благоговейным выражением.
— Знают ли они, что мы здесь? Как вы считаете? — прошептал он.
— Сомневаюсь, — ответил Мерсер. — Мы не проникли даже на порог их сознания. Правда, меркуриане на этот счет другого мнения.
Они все еще толпились у колонны, не в силах отойти от нее, когда рация донесла встревоженный голос Питера:
— Шкипер, выбирайтесь скорее наружу!
— Что стряслось? Биоты пошли в атаку?
— Нет, гораздо хуже. Рама гасит огни.
Когда Нортон в спешке выбрался из вырезанной лазером дыры, ему сначала показалось, что шесть солнц Рамы светят как прежде. «Ну конечно, — подумал он, — Питер ошибся… Хотя это на него вовсе не похоже…»
Но сам Питер предвидел именно такую реакцию.
— Свет ослабевает так постепенно, — объяснял он извиняющимся тоном, — что я сам не сразу заметил разницу. Но ослабевает несомненно — я замерил. Уровень освещенности упал на сорок процентов…
Нортон и сам заметил это, как только глаза после полумрака хрустального замка заново привыкли к свету. Долгий раманский день близился к концу.
Снаружи было по-прежнему тепло, но тело охватывала невольная дрожь. Нортону однажды уже довелось испытать такое ощущение в погожий летний день на Земле. На небе ни облачка, а свет необъяснимо гаснет, словно тьма зарождается прямо в воздухе или солнце утратило силу. Тогда он сообразил, что наблюдает частичное солнечное затмение.
— Ну вот, — сказал он хмуро. — Возвращаемся домой. Оставьте все снаряжение здесь, больше оно нам не понадобится.
Наконец-то хоть одна из мер предосторожности, кажется, оправдалась. Он выбрал Лондон как объект набега потому, что ни один другой «город» не располагался так близко к лестнице: от подножия Беты их отделяли всего четыре километра.
Они пустились в путь быстрыми размеренными прыжками. Нортон предложил темп, который, по его расчету, выведет их на край равнины без переутомления, но в минимальный срок. Капитан без особой радости представил себе восьмикилометровый подъем, который ждет их на Бете, но ему, решил он, станет много спокойнее, когда они начнут восхождение.
Первый толчок нагнал их почти у самого основания лестницы. Толчок был очень легким, и Нортон инстинктивно повернулся к югу, думая увидеть новый огненный спектакль в районе рогов. Но Рама никогда не повторялся: если над вершинами острых как иглы гор и скапливались электрические заряды, то на сей раз они были слабы и незаметны.
— На корабле, — вызвал он по радио, — вы что-нибудь заметили?
— А как же, шкипер, небольшое сотрясение. Возможно, новое изменение ориентации. Следим за гирокомпасом — пока ничего. Нет, погодите-ка! Стрелка движется! Еле заметно, меньше микрорадиана в секунду, но определенно движется!
Итак, Рама начал разворот — почти неуловимо медленно, но начал. Более ранние удары были, может статься, ложной тревогой, но этот — этот имел последствия.
— Угловая скорость нарастает — пять микрорад. Алло, алло, а новый толчок вы заметили?
— Конечно. Переведите все системы корабля на рабочий режим. Не исключена возможность экстренного старта.
— Вы думаете, Рама сменит орбиту? Но до перигелия еще далеко…
— Я прежде всего думаю, что рамане учились не по нашим учебникам. Мы у подножия Беты. Пять минут остановки на отдых.
Пять минут — это было намного меньше, чем требовалось, но и они показались вечностью. Потому что ни у кого не оставалось сомнений, что свет слабеет — и слабеет быстро.
Правда, каждый был вооружен фонарем, однако сама мысль о темноте стала невыносимой: они настолько привыкли к бесконечному дню, что с трудом припоминали обстановку, когда впервые проникли в этот мир. Помимо воли, людьми овладевало непреодолимое желание спастись, выбраться к лучезарному солнцу, от которого их отделяла километровая цилиндрическая стена.
— Группа наблюдения! — вызвал Нортон. — Прожектор действует? Он может нам срочно понадобиться.
— Так точно, шкипер. Включаем.
Высоко над головами вспыхнула успокоительно светлая искорка. По сравнению с блекнущим раманским днем она выглядела на удивление немощной, но уже сослужила им хорошую службу раньше и, если возникнет нужда, сослужит опять.
Нортон был мрачен; он отдавал себе отчет в том, что восхождение покажется самым долгим, самым невыносимо напряженным из всех, какие выпадали на их долю. Что бы ни случилось, они не вправе спешить, перенапряжение кончится попросту обмороком где-нибудь на середине головокружительного склона и все равно придется ждать, прежде чем восставшие мускулы позволят двигаться дальше. Да, конечно, за это время они стали одним из самых закаленных экипажей, когда-либо работавших в космосе, и все-таки есть пределы, перешагнуть которые людям из крови и плоти не дано.
Через час тяжкого подъема они добрались до четвертого пролета лестницы, примерно в трех километрах над равниной. Дальше дела, надо надеяться, пойдут лучше — притяжение уже составляло менее трети земного. Изредка повторялись слабые толчки, но других необычных явлений не наблюдалось, и света по-прежнему было достаточно. В сердцах вновь затеплился оптимизм, даже шевельнулось сомнение, не слишком ли рано они отступили. Но так или иначе, одно оставалось ясным: пути назад уже нет. По равнине Рамы все они прошли в самый последний раз.
На четвертой площадке они сделали десятиминутную передышку, и тут Джо Колверт внезапно воскликнул:
— Что это за звук, шкипер?
— Какой звук? Я ничего не слышу.
— Очень тонкий свист с перепадами по частоте — его просто нельзя не слышать.
