– Что они сделали с пианино? – пробормотала Лариса.
– Ты играешь?
– Да. Я люблю музыку.
– А меня не приняли в детстве в музыкальную школу, сказали – слуха нет. Но пою я громко!
Девушки посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Ксения игриво приподняла бровь, закусила нижнюю губу, глянула хитро-хитро и вдруг скинула кроссовки. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы очутиться в воде. Она запрокинула голову – навстречу небу! Здесь, на берегах Лены, получив доступ к Дикой Природе, к Свободе, казалось, из самых древних, первобытных глубин души вырвался ее крик:
– Ого-го-го-о о! Это кра-си-во о о! – и запела:
Золотой Ангел, Солнце!
Дай мне силы,
ведь надо жить!
Даже если нет горизонтов,
бейся! в парусах одинокой души.
Не смей говорить, что будущее
уже распахнуло окно.
Золотой Ангел, Солнце!
Рвусь. Парусом. Ввысь. Ничего
не предопределено…
Лариса была так поражена, что невольно забыла о своих мелких неприятностях. Она поднялась и пошла к реке, а Ксения поблагодарила небо, воздев к нему руки, словно завершила торжественную церемонию Песни. Ее глаза сияли. Она оглянулась, встретила недоуменные взгляды и почувствовала себя неловко, будто очутилась вдруг не в том месте и не в то время.
– Простите, я просто хотела спеть, – объявила всем любопытным. Потом вдруг рассмеялась, зачерпнула в пригоршню воды и кинула в лицо подруге. Потом еще и еще…
Ник смотрел на Ксению и думал, что давным-давно должен был подарить ей кольцо. Чего ж он медлил? Почему упускал любую возможность? Упускать нужный миг и ждать нового – его удел? Но кто же, кроме него самого, сыграет эту партию?
Ник скинул обувь, внезапно почувствовав приступ отчаянного безумия. Только так можно что-то изменить. Всегда уравновешенный, он словно очнулся от многолетнего сна, с разбега влетел в воду и стал брызгаться направо, налево, не обращая внимания на визг и смех девушек.
– Один-один, – буркнул Денис, наблюдая за ними.
У Кости зазвонил телефон, он поморщился, отошел в сторону и нехотя принял вызов.
– Долго мы будем в догонялки играть? – Это был Борис Сергеич. – Бумаги у тебя?
– Я выхожу из игры. Оставьте меня в покое, я сам буду решать, что делать.
– Та-ак, понятно. Плевал ты на всех. Мы недалеко, плывем за вами. Где вы сейчас?
– Послушайте, я не буду участвовать в гонке. И если хотите знать, бумаг у меня нет.
– Не понял…
– Люди Гилберга напали на судно и отобрали все записи, так что, бегите за ними. Кстати, они вооружены. А я больше в этом не участвую!
– Не кипятись. Что это за музыка слышна?
– А а. Фестиваль ленд-арта. Всё, привет Максу! Он еще не обрезал свой хвост?
Борис Сергеич криво улыбнулся и, облокотившись о борт, рассматривал берег. Их катер как раз проплывал мимо того места, где проходил фестиваль.
– Слышь, Макс, ботаник хочет выйти из игры. Красавец!
– Бумаги у него? Пусть отдаст и катится.
– Хорошее умозаключение. Только их нет – оказывается, не мы одни такие умные. – Может, врет?
– Похоже, что нет. Типчики-то были. А если нет… против Гилберга… – Он задумался ненадолго. – Как ты думаешь, может, покрутимся рядом? Они ведь к Столбам плывут. Что-то знают.
– А где они сейчас? – спросил Макс.
Борис Сергеич молча указал на берег.
Сообщники недолго посовещались и решили плыть дальше, чтобы прибыть на место первыми. Как раз будет время прикинуть что к чему.
Пауза в пути затягивалась. Капитан что-то чинил в моторе, проклиная «посудину» на чем свет стоит. Комары нещадно грызли, и все натерлись какой-то гадостью от их укусов, благо ее с собой было вдоволь. Славик в который раз перечитывал надпись на двери рубки: «Мы – не галька!»
Что за странности у капитана? Мы – не галька.
Была еще репродукция картины Малевича на всю стену каюты. Славик подумал: «Откуда у «речного волка» любовь к искусству? Скорее, любовь к странностям. Впрочем, он же – не галька!»
Он спросил о картине Малевича у капитана. Тот ответил:
– Ничего особенного, я и сам рисую. Художники ищут свои острова, или моря, или горы. Гоген долгие годы провел на Таити, может, и я когда-нибудь причалю к своему острову и напишу что-нибудь необычное. Вон Эдька, мой сын, пишет неплохие картины (оказывается, Эдик, «рожающий» мух, – его сын), только не понимаю я современное искусство, вывернутое, подвешенное в воздухе. Может, я не прав, может, оно и опирается на что-то, только не вижу я точки опоры.
Славик подумал, что отец и сын живут в разных временно-пространственных континуумах, как сказал бы Денис. Извечная проблема.
У Славика была точно такая же проблема – у отца свой континуум, у него – свой.
Наступал вечер. Ксения нервничала – похоже, из-за «посудины» они здесь застрянут до утра. Но если рано утром они продолжат путь, то всё успеют сделать до приезда профессора Петрика.
Кто-то развел костер, пламя разгорелось и рвануло вверх. И вдруг, словно перекликаясь с заходящим светилом, на берегу вспыхнули цветные лучи прожекторов. Они забегали по воде, по скалам.
– Ух ты! – восхитилась Ксения. – Красиво! Знаешь, что это? Raypainting. Рисование цветными лучами. Световая ландшафтная композиция.
– Цветотени – эмоции и чувства природы.
Ксеня и Денис сидели на камнях, создавали свои образы. Ксения рисовала реку с разобранным пианино вместо берегов. Денис видел Лену по-своему. Странная это была река – поток треугольников. Каждому, кто интересовался, почему именно треугольники, он объяснял: «Я вижу ее так».
Подошел Ник, фыркнул и заявил:
– Детский сад. Нарисуй еще вместо деревьев кружочки.
– Объясняю для особо одаренных личностей, – он развернулся к Нику, и тот сразу пожалел, что ввязался в спор. – Смотри на поверхность реки, как на плоскость. У плоскости есть своя геометрия, геометрический символ реки – треугольник.
– Почему не многоугольник? Река извивается, смотри, отсюда виден поворот русла, – попытался возразить Ник.
– Это очевидно, Николай. Аналитическая сторона преобразования поворота – это не более чем вершина айсберга, геометрия же – сам айсберг, массивная основательная реальность. Формулы преобразования поворота дают описание взаимосвязи измерений, произведенных в различных системах отсчета.
– Ну, я не знаю, что ты там видишь…
– Подожди, реальность геометрии позволяет открывать новые взаимосвязи.
