Пес, скаля зубы, зарычал. Человек же оставался безмолвен. На нем был надет черный клеенчатый дождевик с надвинутым на лоб капюшоном, так, что лица не было видно. Деревянным совком с бортиками он вычерпывал со дна лодки воду и выливал ее за борт.
- Мы бы заплатили... - сказал Георг, переходя на русский.
Лодочник разогнулся, откинул с головы капюшон и посмотрел на просителя. Взгляд речного волка был суров и читался в нем невысказанный укор, словно Георг в чем-то перед ним провинился.
- Говорю, заплатили бы... - смущенный яростным взглядом, пробормотал Георг и почувствовал поднимающуюся злость. - Сколько вы берете?..
Лодочник молчал, свирепо глядя то на мужчину, то на женщину, неизвестно откуда взявшихся.
- Ладно, - с фальшивой бравадой сказал Георг, - раз вам денег не надо, поищем другого переправщика...
Лодочник вдруг раскрыл рот, похожий на щель в бревне, и зарычал не хуже своего пса, который, кстати, в отличие от хозяина, давно успокоился. Рычание перешло в гротескное воронье карканье. Черный кончик языка высунулся между синих губ. Этот ужасный язык был обрезан, был тупым, как лоб миниатюрного кашалота. Георг вдруг понял, что у переправщика отрезан язык и он бы рад говорить, да не может. Моментально гнев сменился на жалость к старику (впрочем, еще довольно крепкому).
Немой переправщик сошел на причал и указал на свое суденышко довольно странным жестом, каковым древние римляне отправляли побежденных гладиаторов на тот свет - отогнутый большой палец направлен вниз, остальные пальцы согнуты в кулак. Но Георг догадался, что им разрешается занять места в лодке. Он поднял ногу и ступил на мокрые пайолы, устилавшие дно ялика. Деревянная скорлупка сразу накренилась, закачалась на воде. Георг, удерживая равновесие, помог Инге. Она вскочила грациозно, но сразу же вынуждена была вцепиться в своего спутника обеими руками. Женщины и вода - плохо сочетаемые стихии. Недаром моряки не любят женского присутствия на корабле и считают это дурным знаком. Но лодочник смотрел на Ингу доброжелательно.
Парочка пробралась на корму и там уселась на банку - узкую скамью. Георг обнял Ингу - так было удобнее. И приятнее. По ассоциации Георг мельком вспомнил, как он пятилетним пацаненком первый раз ступил в отцову лодку, и как она зашаталась, отчего он, малыш, от страха сразу написал в штанишки. Он быстро сел на банку, весь сжавшись в комок, крепко стиснув колени. Но когда отец, отчаливая, неловко махнул веслом и обдал его ниже пояса ледяной водой, - расслабился. Банка была мокрой, и штанишки все намокли. Теперь его позора никто не смог бы увидеть.
Пассажиры эгоистично ожидали, что сразу же и отчалят, но переправщик и не думал двигаться с места. Он поглядывал на берег, явно кого-то ожидая. Георг догадался: следует дождаться еще хотя бы парочку клиентов. Уж если делать рейс, так с полной загрузкой. Чтобы не скучать, старик вытащил из кармана дождевика квадратную пол-литровую бутылку темного стекла, так что характер и количество жидкости в ней невозможно было определить. Отвинтив пробку и приложив горлышко к губам, произвел обстоятельный глоток с отчетливо слышным бульканьем.
Георг сейчас тоже не отказался бы от глотка спиртного, но только из другой бутылки, а не той, чье горлышко облизал обрезанный кончик черного языка. Старику, видно, сделали операцию на языке. Подобный случай Георгу был известен. Томилин - молодой инженер с завода им. "Ш" - споткнулся, упал и прикусил язык. Часть языка ему отрезали, но гангрену остановить не удалось. Инженер умер, совсем молодой парень. А все потому, говорили цеховые мужики, что был трезвенником. Проспиртованный язык никакая зараза не возьмет.
Пока Георг хаотично бродил мыслями по временам и пространствам, чувствуя теплое тело подруги, к причалу подошли как раз еще двое пассажиров. Женщина средних лет, тугощекая, румяная, и мальчик юный, по виду первоклассник: голова редькой книзу и в очках. Женщина укрывала голову цветастым платком, мальчик держал подмышкой книгу. Кроме тощего пластикового пакета, багажа они не имели. И это было хорошо. Потому что, когда эта тетка с мальчиком залезла в лодку, хилое плавсредство сильно просело под ее весом. Ватерлиния оказалась под водой. И, если еще сядет лодочник, наверняка, с собакой...
Переправщик отвязал грохочущую железную цепь от столба, сел в ялик, оттолкнулся ногой от причала. Собака резво скакнула за ним и уселась на носовой треугольной банке. Ялик медленно тронулся, покачиваясь на легкой волне. Георг взглянул, насколько опустилась лодка с полной загрузкой, оказалось, что хозяин и его пес ничего не весили. Основная тяжесть, таким образом, приходилась на тетку в платке. Наверное, много грешила за свою жизнь.
Старик медленно опустил седалище свое на центральную банку, омочил в воде весла. Заскрипели уключины, весла взлетели и опустились, загребая воду. Ялик резво стал набирать скорость, идя прямо, не виляя и не отклоняясь от курса. Старик был сильным и опытным лодочником. Все, кроме лодочника, неотрывно смотрели вперед, на другой берег, не смея оглянуться назад, словно исполняя некий строгий ритуал. Молча слушали они всплески весел и мерно журчащую струю за кормой лодки.
На реке было гораздо прохладнее, чем на берегу. От воды веяло ледяным холодом. И когда они вошли в полосу тумана, стало еще и сыро. На Инге были надеты короткая шерстяная юбка и пушистая разноцветная кофточка. Но Георг видел, что она слегка дрожит. Он снял с себя кожаную куртку, давно уже принявшую форму его тела и сидевшую на нем как влитая, и накрыл ею плечи подруги. Сейчас же промозглый холод воткнул ему под левую лопатку острое лезвие. Георг выпрямился, прикладывая ладонь к пояснице. Инга сняла куртку и заставила своего рыцаря надеть ее обратно. Тогда рыцарь распахнул полу куртки пошире и взял подругу под крыло. Обоим стало тепло.
- Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь? - прошептала вдруг Инга на ухо Георгу. - Будто все это было во сне... Да?
Он отрешенно взглянул на свою спутницу. И словно бы очнулся. Увидел в этой молодой женщине нечто новое, которое вчера он не заметил, а теперь это открылось ему. У нее были хорошо очерченные брови, карие глаза, гармонирующие с цветом волос - темно-каштановых, - классический нос, всегда немного улыбающийся рот; даже сейчас, когда она отвернулась и глядит на воду, в темную, пугающую глубину.
Георг вовсе ни о каких снах не думал, а размышлял о самой что ни на есть жизни и ее гримасах, о том, как все хлипко и ненадежно и как случай играет с человеком. Захочет - и человек останется жить, а нет - и человек умрет. Вторая жена георгова отца, Зинаида, когда еще была девочкой, на такой вот переправе чудом осталась в живых. Лодка была перегружена, и ее высадил лодочник, да еще довольно грубо, она даже обиделась. И тем сильней была ее обида, когда вместо нее посадили какого-то инвалида на костылях... Лодка на середине реки перевернулась, и все утонули в ледяной воде, дело было весной. Только лодочник спасся, уцепившись за борт. А Зинаида уж точно бы пошла ко дну, не умея плавать. Так Провидение ее спасло. И обида ее переменилась на благодарность лодочнику, который потом умер от воспаления легких.
