Томас ничего не заметил. Мы словно пребывали в двух разных Вселенных: в его мире все было нормально, а у меня небо отключилось. Ничего себе спецэффект!
Когда Томас опустил руку и отступил, звезды снова появились. Все заняло одну секунду – так перегорающая флуоресцентная лампа то включается, то гаснет.
– Ну вот. – Томас смотрел на меня в замешательстве. Неужели заметил, как мир только что перезагрузился? Но он сказал: – Знаешь, а я думал, что увижу тебя с короткой стрижкой.
Что бы ни случилось только что, судя по всему, это случилось только со мной. Или с нами обоими, но видела это только я. Мы по разные стороны горизонта событий, и мне не хочется думать, по какую я сторону.
* * *
– Ух ты, – сказал Томас, переступив порог. – Как сказал бы Грей, нехилый трип.
Я поспешно отошла к кровати. Я и забыла о пустоте моей комнаты. Томас смотрел на мой комод, где лежала щетка для волос, стоял дезодорант – и телескоп. Все.
– Минималистично, – заметил он, обходя комнату.
У меня не всегда было как в монастырской келье. Когда я переехала, Грей покрасил пол, собрал кровать и снабдил меня фонариком и советом никогда не обуваться, когда случится выйти в сад: «Почувствуй землю между пальцами ног, Готти, и пусть она ведет тебя» (я вечно ходила в кроссовках). Папа выдал мне двадцатку, которую истратила Соф, назначившая себя дизайнером интерьера. Не успела я глазом моргнуть, как она накупила диванных подушек и елочную гирлянду, а на шкаф налепила наклейки.
Разбираясь в доме прошлой осенью, я выкинула почти все и из своей комнаты, превратив ее в отрицательное пространство. Тогда это казалось катарсисом; теперь, посмотрев вокруг глазами Томаса и не увидев на пробковой доске ничего, кроме школьного расписания, заполненного от руки, я подумала: жалкое зрелище. Ничего, что указывало бы: я присутствую, я существую. Здесь я живу, дышу и не сплю.
– А где звезды? – Томас поворачивался на месте, глядя на потолок, а я разглядывала, как его отдельные части – бицепсы, плечи и грудь – соединяются воедино.
– Что? – переспросила я, выигрывая время.
– На потолке. – Томас повернулся ко мне. – У тебя были наклеены звезды, которые светились в темноте, как по волшебству.
– Это был сульфид цинка, – поправила я.
– Я и говорю – звезды. Ты же поняла, о чем я писал в своем имейте?
По комнате
снова
прошла
рябь,
и я перестала
что-либо
понимать.
Он уже второй раз говорит о каком-то имейте, и уже вторично от этого упоминания время начинает вести себя как пьяное. Даже если у него был мой адрес, моей электронной почты уже не существовало – я все стерла после Джейсона. Да и с какой стати Томасу присылать мне имей спустя пять-то лет? Предупредить о неожиданном приезде? Это до некоторой степени его извиняет. Но я активно настроена обижаться.
Я не могу перенастроить мозг на новую эмоцию.
Томас уже уселся на кровать, все еще озираясь, и стянул ботинки – подобная непринужденность немного сбивала с толку. Взяв мой будильник с подоконника, он начал с ним возиться.
– Что это? – вдруг спросил он, показывая будильником на уравнение на стене.
– Математика, – объяснила я и затем, потому что это, ясное дело, математика, торжествующе добавила: – Уравнение.
– Хм. – Томас бросил будильник на матрац и полез мимо меня к стене, поднявшись на колени, чтобы получше рассмотреть. В носке у него оказалась дырка. С Джейсоном я много раз была обнаженной, мы даже купались голыми, а тут всего лишь большой палец, однако это неожиданно интимно. – А почему на твоей стене?
Я настроила на будильнике правильное время и поставила обратно на подоконник, пока Томас поудобнее устраивался на том конце кровати, где было больше подушек.
– Это домашнее задание. – Больше ничего говорить не требовалось: я не обязана объяснять предложение миз Эдеванми. Я вообще еще не решила, буду ловить ее на слове или нет. Но Томас с бесстрастным видом ждал продолжения. – Мне задали разработать математическую теорию из гипотезы, что время, которое нужно для путешествия по тоннелю во времени туда и обратно, меньше, чем время, которое проведет наблюдатель в ожидании тебя. Ты появишься с опозданием.
– Нарния навыворот, – подхватил Томас. Вывод, к которому пришла и я. Телепатия. – Да, ты всегда была миз Космонавт – Научный Гений. – Он кивнул на телескоп на комоде и оглядел пустые углы. – А где твои вещи?
– У меня есть вещи, – сразу ощетинилась я, показывая на дневники Грея, стопкой лежавшие на столе, и – ха! – глубокую тарелку с хлопьями на стуле.
– О-о-о, миска! – замахал руками Томас. – Тебе нужны вещи! У меня комната как обезьяний вольер: кружки, тарелки, постер «Кленовых листьев», кулинарные книги, «Четыре в ряд»[12]… Открытки из всех мест, где я побывал. Фломастеры, комиксы. Можно с ходу понять: ага, этот парень рисует, любит путешествовать и «Марвел» ему нравится больше «Ди-Си», что говорит о многом.
Я оглядела свою комнату. Нет, она не говорит. Не говорит мне, был ли ты влюблен, по-прежнему ли ты не любишь помидоры, когда переключился с фуфаек на кардиганы. Она не говорит, что случилось, когда ты уехал и зачем ты вернулся. Но ведь, строго говоря, все мое имущество – это дневники Грея и стикеры Соф. Чужие вещи. Марсиане были бы озадачены.
– Моя комната – моя капсула времени… – Томас глянул на меня так, будто я обязана была сразу вспомнить: «О, конечно, капсула времени, о которой он говорил на кухне пару дней назад». – По крайней мере, теперешнего меня, – уточнил он. – Томаса Мэтью Алторпа, семнадцати лет. Археологи придут к заключению: он был неряхой.
Снова повисла тишина. Я представила его в комнате деда без всех упомянутых вещей. Томас потыкал меня пальцем из дырявого носка и без всякой связи сказал:
– Я вылил виски на ковер Грея.
– Погоди, что?! Зачем?
– В качестве поминального ритуала. Это же была его комната?
– Ну да.
– Я не задумывался, где буду жить, когда приехал. Твой папа предоставил мне на лето комнату Грея, и я не хотел делать вид, будто это пустяки, водвориться там и хозяйничать. Требовался ритуал.
– С виски?
– Вот именно. – Томас поддернул рукава кардигана и изобразил, как выливал виски. Я попыталась осмыслить услышанное. Значит, он понимает, что его пребывание в комнате Грея совсем не пустяк, и достаточно умен, чтобы учинить нечто в духе Грея – окропить ковер вискарем. Суеверие, ритуал и неряшество в равных долях.
– Твое возвращение получилось не таким, как я себе представляла, – призналась я.
– Ты ожидала, я буду трещать о лосях и кленовом сиропе? – якобы не понял меня Томас и вытащил из кармана яблоко и пригоршню монет, которые ссыпал на подоконник. – Вот, – просиял он. – Комната Грея требовала виски – твоя комната требует вещей. Прямиком из Канады и, гм, твоего сада. Это твоя капсула времени, Марго Гелла Оппенгеймер на восемнадцатом году жизни.
