День наступил неожиданно, как бывает в этих широтах. Лиловое сияние разгорелось, запламенело, поползло по небосводу, как пожар в саванне, и вдруг взорвалось ослепительным светом и жаром. Стволы эвкалиптов, акации, кусты отбрасывали длинные синеватые тени на красную землю и побелевшую траву. Солнечные лучи наполнили воздух нежной золотистой дымкой. С деревьев доносились крики пестрых какаду. Стайка волнистых попугайчиков зеленым облачком спустилась на землю и закопошилась, разыскивая и выкапывая из земли семена. С десяток эму танцевали под искривленной акацией, распушив перья, чтобы привести их в порядок. Несколько кенгуру, усевшись на хвосты, чесали бока своими кажущимися неуклюжими задними лапами. Два самца, отделившиеся от стада, спозаранку начали утреннюю дуэль и, словно боксеры, наносили друг другу быстрые, резкие удары передними лапами. Том невольно усмехнулся, вспомнив, откуда взялось слово «кенгуру». Первые поселенцы спросили аборигенов, как называются эти длинноногие животные. А те отвечали: «Кенгу-ру!» На их языке это означало: «Не понимаю!» Но вот более старый боец изловчился и ухватил голову своего противника, оперся на хвост и мощным ударом задних ног распорол ему живот. Но и раненое животное успело задеть его единственным своим когтем. Хлынула кровь. В этот момент самки, которые до сих пор безучастно охорашивались, не обращая ни малейшего внимания на кровавый рыцарский турнир, беспокойно заозирались. Малыши мигом шмыгнули к ним в сумки. Из-за ближайших зарослей переплетенных акаций выскочили две собаки динго и бросились в середину стада. Самки словно взлетели и понеслись по степи огромными десятиметровыми скачками. Окровавленные соперники бросились их догонять. Но вот у них на пути встала длинная полоса кустарника, похожая на трехметровую живую изгородь. Если бы бегущие кенгуру решили обходить препятствие, дикие собаки перерезали бы им путь. И они не стали обходить его. Гигантскими прыжками они перелетели через кусты. Только тяжелораненый самец, ослабевший от потери крови, не смог преодолеть препятствие, ударился в колючую преграду и отлетел назад. В следующее мгновение динго впились зубами ему в горло.
Том Риджер успокоил верблюда и продолжал свой путь. Динго не опасны для людей. Собаки их избегают. Человек — страшный враг. У каждого — ружье или пистолет. Умное животное сразу поняло, что зубы бессильны против пуль. На этом континенте большую угрозу для людей представляют змеи. Том вздрогнул, представив себе то скопление змей, среди которого они жили. Опасны были и одичавшие буйволы. Некоторые охотники считают, что буйвол даже опаснее льва. Но в этой пустынной области нет и буйволов. Они обитают севернее, в лесах и болотах.
Поднявшись на холм, поросший колючим кустарником, он заметил вдали двух верблюдов. Он остановился, чтобы, оставаясь незамеченным, проследить, куда они пойдут. Ждать ему пришлось недолго. Они не свернули в сторону, как он подозревал, чтобы вернуться к горам, а продолжали идти вперед, туда, где виднелась безбрежная пустыня с ее красными холмами. Том последовал за ними сразу же. Что опять взбрело в голову этому болгарину? Неужели действительно собирался расследовать убийство?
Трава вновь позеленела. Похоже, что болезнь, о которой говорила Мария, сюда еще не добралась.
Мария! При воспоминании о ней он невольно замечтался. Ничего, что сейчас она его избегает. Он, который никогда не считал себя стеснительным, перед ней терял все свое самообладание. Становился робким, как инок. Это иногда сводило его с ума. Взглянет ли она хотя бы разок на него доброжелательно? Он и заикнуться не смел о своих чувствах. Все откладывал на следующий раз. Ждал, что она может хоть мельком взглянет на него с теплотой в глазах. А они у нее — словно холодные опалы. Одно его утешало. Он надеялся, что это она только поначалу так. А потом все изменится. Женщины чувствуют мужчину, который их покорит, и инстинктивно противятся, чтобы усилить его чувства. Сейчас он — простой инспектор, с небольшими побочными доходами. Но завтра, когда он набьет мешок опалами, она, даже если и не думала об этом, посмотрит на него другими глазами. Женщины любят сильных мужчин: сначала они любили тех, кто лучше всех размахивал дубиной; затем тех, кто лучше всех владел мечом; сейчас — тех, у кого есть деньги. Черные опалы принесут ему горы денег. Пусть она себе говорит, что опал — это просто двуокись кремния, как и песок; что растворенная в теплой воде двуокись кремния сначала выпадает в трещинах земли в виде опала, а потом, со временем, превращается в халцедон и наконец — в обычный кварц. И алмаз — тоже обыкновенный углерод. Хорошо бы побольше набрать себе такого кварца, а тогда поговорим! Купит себе дом в Кью, аристократическом квартале Мельбурна. Достаточно одной визитной карточки с адресом в Кью, чтобы перед тобой распахнулись любые двери. И в этот-то дом-дворец он введет ее, гордячку Марию. Убраться подальше от духоты Севера да поселиться в прохладном Мельбурне, зажить как настоящий человек, среди всех благ цивилизации; в Мельбурне, где воздух не выжигает легкие и не забивает их пылью и песком пустыни. Убраться из этой дикой Алисы с ее грубиянами, где в любой момент какой-нибудь бездельник может всадить тебе пулю в спину.
Кое-где, среди зелени степи, проглядывали желто-красные пески, поросшие спинифексом, который местами разрастался серо-зелеными колючими атоллами. Виднелись холмики земли над норами сумчатых кротов и муравьедов. Пробежала, не замечая его, ехидна — все равно что колючий поросенок, но с длинным роговым клювом. Из этого клюва свисал червеобразный язык ехидны, которым она слизывает муравьев и термитов из их дырок. Том знал — вся Австралия была палеонтологическим музеем, в котором сохранилась фауна давно минувших эпох. И одни из самых удивительных животных — утконос и ехидна, которые словно представляют промежуточное звено между пресмыкающимися и млекопитающими. Утконос здесь не встречается, его почти истребили. Уцелели они только в юго-восточных районах, где находятся под защитой закона. И утконос, и ехидна сносят яйца как пресмыкающиеся, а кормят своих малышей, когда они вылупятся, молоком. Действительно забавно!
Раз Крум и метис направлялись к убитому, Том Риджер должен был последовать за ними. Он свистнул верблюду, и тот стал шагать чуть шире. Но Том отвык от такой езды. От монотонного покачивания голова у него закружилась, как у новичков. Морская болезнь грозила ему и на этом корабле пустыни.
Не дожидаясь, когда верблюд станет на колени, он спрыгнул с седла. И целый километр бежал рядом с верблюдом. Лишь после этого снова взобрался в седло. Все чаще под ногами верблюда стали пробегать колючие лягушки и ящерицы. Значит, пустыня совсем близко.
