Мальчишка, улучив момент, когда тот отвлечется, схватил сверток с документами и бросился прочь. Шлепая босыми ногами по раскисшей от непогоды дороге, он прибежал на старый сеновал за трактиром, где, вместе с маленькой сестрой они частенько пережидали вспышки ярости отца.
А сегодня поутру, осознав, что отчаянно опаздывает, мальчишка несся, не разбирая дороги, и вдруг врезался коленом в сидевшего на дороге монаха. Служитель Господень показался ему истинным гигантом. Ширина плеч и огромный рост поражали, а здоровенные кулаки, торчавшие из длинных рукавов, не сулили Полю ничего хорошего. Пискнув, он развернулся вокруг собственной оси и бросился наутек.
Преодолев последние метры, отделяющие его от дома торговца, он свернул за угол и нос к носу столкнулся со своим почтенным папашей. Страдая от чрезмерно принятого накануне вина, Жан был зол на весь мир. Проснувшись и не найдя готового свитка, он долго сидел на низком дощатом топчане в своей каморке и силился вспомнить, куда тот мог подеваться.
Расспросив малышку Бернадет, Жан опять-таки ничего не понял. По словам девочки, он лично вручил свиток Полю и наказал доставить его утром заказчику, а сам лег спать. Так, наверное, и было, времени выяснять подробности у писаря не оставалось. Нужно было срочно узнать, исполнил ли мальчишка приказание отца, и если нет, то примерно его наказать.
– Ты где был? – налитые кровью глаза Жана уставились на мальчишку. – А ведь я все силы прилагаю к тому, чтобы вы с сестрой не умерли с голоду.
Если бы Поль осмелился, он бы, наверное, рассмеялся в голос. Подобные пафосные слова из уст, смердящих перегаром, слышать было действительно смешно, правда, если бы не было так грустно.
– Где ты был, и где бумаги, я спрашиваю? – Волосатые лапы Жана схватили Поля за плечи и немилосердно встряхнули.
– Да вот же они, месье, – Поль извернулся и, перекинув холщевую сумку через плечо, вытащил туго стянутый сверток. – Я немного задержался, простите меня, отец. Такого больше не повторится.
– Конечно, не повторится, а чтобы ты запомнил, как подводить отца, я преподам тебе урок.
Отняв у мальчика пергамент, Жан, не задумываясь, нанес Полю удар в лицо. Тот охнул и, теряя сознание, повалился на мостовую. Кровь из разбитой брови заструилась по бледному изможденному лицу ребенка.
– Я тебе покажу! – орал де Мон, брызгая слюной. Пудовые кулаки писаря опускались на беззащитное тело.
И тут произошло неожиданное. Решив окончательно добить мальчишку, Жан размахнулся и вдруг… запястье его перехватили жесткие цепкие пыльцы. Хватка незнакомца была столь крепкой, что Жану показалось, будто в руку его вцепились кузнечные клещи. Подняв взбешенный взгляд на незнакомца, он некоторое время просто пытался понять, что за мерзавец мешает ему воспитывать сына. Постепенно осознание чего-то неправильного и противоестественного возникло в одурманенном алкоголем мозгу.
– Ты кто такой?.. – прошипел Жан, но договорить не успел. Здоровенный кулак врезался в скулу писаря, отбросив его на противоположную сторону улицы. Не успев прийти в себя, он с ужасом увидел, что на него идет гигант в монашеской рясе. Поведя широкими плечами, бенедиктинец схватил опешившего писаря и, подняв над головой, со всех сил обрушил на землю.
– Слушай ты, – бешенство, переполнявшее Солодова, рвалось наружу. Увидев, что какой-то жирный скот избивает ребенка, хронотурист недолго думая врезал негодяю в челюсть. Поднявшийся волной адреналин заставил снова схватить толстяка за одежду и, приподняв, с силой швырнуть на мостовую.
Подойдя к распростертому на земле Жану, Алесей пощупал пульс и, убедившись, что тот просто потерял сознание, поспешил к лежащему неподалеку пареньку. Встав перед ним на колени, пощупал пульс и, найдя маленькую, едва пульсирующую жилку на шее, с облегчением вздохнул. Вытащив из кармана скрывающихся под рясой брюк носовой платок, он вытер кровь с лица ребенка, подхватил на руки его почти невесомое тело и зашагал к дверям постоялого двора.
Пинком раскрыв дверь и пригнувшись, он проник в полутемный зал, заставленный грубой деревянной мебелью. Трактирщик непонимающе уставился на него. Алексей сбросил со стола горшки и тарелки, и молча указал ему на ребенка.
Несмотря на промозглую погоду, Морис де Сюлли проснулся в приподнятом настроении. Собор, его детище, обещанный Святому Престолу, рос, как на дрожжах, и вскоре мог стать не только предметом поклонения и почитания во Франции, но и тайником, скрывающим тайну благой казны.
Прибывающий с официальным визитом, а на деле находящийся в изгнании, святейший Папа Александр Третий собирался освятить собор, а вместе с ним, но уже инкогнито, стройку должен был посетить непримиримый враг Римской Католической церкви в лице Александра, девятнадцатый король Германии и император Священной Римской Империи Фридрих Первый Барбаросса.
Завтрак прошел в молчании. Покушать епископ любил, и всякий раз, когда садился за стол, клял себя за невоздержанность, посвящая замаливанию греха чревоугодия каждую вторую пятницу месяца, проводя на коленях перед ликом Господним три часа кряду. Так он и жил. От греха до молитвы, от интриги до развязки, от шахматной партии до реального действия.
Несмотря на свои годы и набожность, де Сюлли был человеком деятельным. Одним из его проектов была перестройка парижской синагоги, отобранной у евреев Филиппом Августом. Другой его удачной строительной компанией являлась перестройка епископского дворца несколькими годами ранее. Прогрессивный епископ был замечен, приближен ко двору и стал пользоваться благосклонностью короля, посвящен во многие тайны и наделен особыми полномочиями, действие которых распространялось далеко за пределы королевства.
Впрочем, и о религии он, священник-строитель, забывать не собирался. Автор трактата «Каноны Мессы» был ярым поборником христианства и проповеди его, на латыни и французском, сохранились спустя сотни лет, благодаря множеств переводов и переизданий.
Родился Морис в тысяче сто двадцатом году. Умный и настойчивый мальчик с рвением постигал азы религии и грамоты, пока в начале сороковых годов двенадцатого века не перебрался в Париж, где и продолжил свое образование. Далее карьера юного богослова пошла по нарастающей. Он стал профессором богословия и блестящим проповедником. Попавшись на глаза влиятельным людям, уже через двадцать лет Морис занял пост архидиакона, а спустя год по инициативе самого Людовика Седьмого занял кафедру епископа Парижа.
Морис де Сюлли был звездой своей эпохи, умным и целеустремленным человеком, чью карьеру впоследствии назовут фантастической.
