Поступок этот нельзя предать гласности, убийцу Ферриса нельзя рекламировать. Но это не значит, что поиски будут идти малыми силами. Даже сейчас они могут искать его, даже сейчас могут проверять его любимые места и контакты. Он не может прийти домой или к Гарриет, или в любое другое место…
Домой к Гарриет!
Но Гарриет не будет дома, она будет Бог знает где, разнюхивая эту историю, и он должен как-то ее остановить. Это было гораздо важнее, чем его собственная безопасность. На карту была поставлена гордость и честь Союза Снов, если у него еще оставалась гордость и честь.
— Но они были, — сказал себе Блэйн. — Они еще живы в тысячах работников и в начальниках отделов, которые никогда не слышали о подмене Сновидений. Основная цель Союза еще оставалась такой, какой была тысячу лет назад; такой, какой ее задумали великие основатели концерна. Ради их любви к делу, ради гордости и удовлетворения от этого дела и святости этого дела, такой же яркой и чистой, как всегда…
Но не слишком долго, не много часов. Первый заголовок в газете, первое дыхание скандала, и яркий, чистый свет цели будет замутнен дымом, погрязнет в багровом мраке стыда.
Есть способ — должен быть способ — остановить это. И если способ есть, Блэйн должен быть тем, кто отыщет его, так как он был единственным, кто знал о близости бесчестья.
Первым делом нужно найти Гарриет, поговорить с ней, заставить ее понять, что правильно, а что — нет.
За ним охотятся бандиты, но они пойдут своим путем, они не смогут заручиться поддержкой любого другого Союза. Будет безопаснее позвонить.
В дальнем конце улицы он увидел телефонную будку и направился к ней; его шаги отчетливо раздавались в утренней тишине и прохладе.
Он набрал номер конторы Гарриет.
Нет, сказал голос, ее здесь не было. Нет, он понятия не имеет. Может, передать, чтобы она позвонила, если вдруг появится?
— Не надо, — сказал Блэйн.
Он набрал другой номер.
— Мы закрыты, — ответили ему. — Здесь вообще никого нет.
Он набрал еще один номер и не получил ответа.
Еще один.
— Здесь нет никого, мистер, мы закрылись час назад. Сейчас уже почти утро.
Ее не было в конторе, не было и в ее любимых ночных местечках.
Может быть, дома?
Он секунду поколебался, затем решил, что звонить ей туда небезопасно. Головорезы, в нарушение всех правил Связи, могут уже прослушивать ее домашнюю линию, точно так же, как и его.
Было еще маленькое местечко у озера, куда они однажды ездили. Единственный шанс, сказал он себе.
Он поискал в телефонной книге номер, набрал.
— Конечно, она здесь, — ответил мужской голос.
Он подождал.
— Алло, Норм, — сказала она, и по тому, как перехватило ее дыхание, он почувствовал в ее голосе страх.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Нет, — сказала она. — Нет. Зачем ты звонишь? Ты не можешь поговорить со мной. Тебя разыскивают.
— Я должен поговорить с тобой насчет статьи…
— Статья будет, Норм.
— Но ты должна выслушать меня. Все не так. У тебя нет возможности добыть истинный материал.
— Ты бы лучше уезжал, Норм. Головорезы повсюду…
— Черт с ними, — сказал он.
— До свидания, Норм, — сказала она. — Я надеюсь, что ты уедешь.
Она положила трубку.
Он неподвижно сидел, уставившись на телефон.
Я надеюсь, что ты уедешь. До свидания, Норм. Я надеюсь, что ты уедешь.
Она испугалась, когда он позвонил. Она не слушала, она была напугана тем, что узнала о нем — опозоренный, убийца, за которым охотятся головорезы-охранники Союза.
У нее есть статья, сказала она ему, и в этом все дело. Статья, написанная по слухам и шепоткам, материал, выведанный у людей за бокалом джина или тоника, или виски с содовой. Старый рассказ от многих доверенных лиц, от знающих правду людей.
— Безобразно, — сказал он.
Значит, она собрала материал и скоро напишет статью и выплеснет ее в мир.
Должен быть способ остановить ее… должен быть способ остановить ее.
Есть способ остановить ее!
Он закрыл глаза и задрожал, внезапно ощутив холодок ужаса.
— Нет, нет, — сказал он.
Но был единственный ответ. Блэйн встал, вышел из будки и пошел в одиночестве по пустому тротуару, с пятнами света на асфальте от витрин многочисленных магазинчиков, с первыми проблесками рассвета над крышами.
На улице показалась машина с выключенными фарами, и он не замечал ее, пока она не остановилась рядом с ним. Водитель высунул голову.
— Едем, мистер?
Блэйн подпрыгнул, испуганный машиной и голосом. Мускулы напряглись, но деваться было некуда. Попался, подумал он. Удивился, почему они не стреляют.
Раскрылась задняя дверца.
— Залезайте, — сказала Люсинда Сайлон. — Некогда стоять тут и спорить. Садитесь же, сумасшедший дурак.
Он залез в машину и захлопнул дверцу.
— Я не могла оставить вас здесь, — сказала девушка. — Головорезы схватят вас еще до восхода солнца.
— Мне нужно в Центр, — сказал ей Блэйн. — Вы можете отвезти меня туда?
— Из всех мест…
— Я пойду пешком, — сказал он, — если вы не можете меня отвезти…
— Можем.
— Мы не можем его отвезти, и вы знаете это, — вмешался водитель. — Джо, он хочет идти в Центр.
— Дурацкое занятие, — сказал Джо. — Зачем ему нужно в Центр? Мы можем спрятать его. Мы…
— Они не будут искать меня там, — сказал Блэйн. — Это последнее место в мире, где они станут меня искать.
— Вы не сможете пробраться…
— Я помогу ему, — сказала Люсинда.
Они свернули за угол и оказались перед дорожным заграждением. Не было ни времени останавливаться, ни места развернуться и уехать.
— Ложитесь! — проревел Джо.
Мотор взвыл с внезапной яростью, когда он вдавил акселератор в пол. Блэйн протянул руку, прижал к себе Люсинду, и они оба скорчились на сидении.
Заскрежетал металл — они врезались в ограждение. Краешком глаза Блэйн увидел, как мимо окна пронеслась балка. Что-то ударило в окно, и их осыпали осколки стекла.
Машину качнуло и развернуло, затем она проехала. Одно колесо было пропорото и шлепало по мостовой.
Блэйн поднял руку и схватился за спинку сидения. Он подтянулся вверх, прижимая к себе Люсинду.
Кузов машины сполз вперед, загораживая водителю обзор. Металл был смят и порван, и в дыры дул ветер.
— Долго мы не продержимся, — проворчал Джо, воюя с баранкой.
Он повернул голову и быстро взглянул на них. Половина лица Джо была залита кровью, бежавшей из пореза на голове.
Что-то взорвалось справа, по машине простучали осколки.
