— Не забывай, что можно подключить его регулятора, — напомнил Йенг. — Но сама не думай рисковать. Ты нам нужна, Илза, пока еще нужна.
— Мы разработали ложный след, чтобы отвлечь внимание от исчезновения Де Анцы и Луиса Бридена. В ходе расследования выяснится, что они наняли вертолет и попали в тот самый ураган, что пронесся вчера ночью над Каролиной. По сведениям, их унесло в открытое море. Есть новости насчет них?
— Пока нет. У нас по-прежнему некому ими заняться, поэтому приходится держать их в отключке. Как только появится свободная минута — и лишний человек, — я бы хотел поскорее привести их в чувство и потолковать с ними, но сейчас почти все сотрудники на заданиях. Приходится, как улитке, на время втягивать рожки. Оказалось, что мы в последнее время чувствовали себя слишком вольготно, поэтому расследование может нас больно задеть. Я имею в виду кампанию ВКМ против неокультуралистов. Ребята очень уж резво взялись за дело. Вот если бы ты сама сюда приехала… Мне бы не хотелось никому перепоручать Де Анцу и Луиса Бридена. И в семантике ты разбираешься лучше всех.
— Я попытаюсь, — пообещала Илза. — Но не забывай, что главная наша забота теперь — Джозеф Бриден.
— Да, — согласился Йенг. — Как бы хорошо было поговорить с Ортегой, но он невменяем.
— Психопатология?
— Нет. Сначала это была просто истерика, а потом… Понимаешь, Илза, он ведь уже не молод. Сердце слабое. В общем, с ним что-то творится, и я не могу понять, что именно, — я ведь не медик. Сейчас его осматривает один из наших врачей. Кстати, вот и он. Созвонимся позже.
Йенг нажал кнопку, и экран погас. Затем он обернулся к только что вошедшему доктору:
— Ну, что?
Врач был в ярости:
— Если бы ВКМ в свое время не запретил исследования, сейчас я, наверное, вылечил бы Ортегу. Но я не могу: в его организм попал вирус, дремавший до вчерашнего потрясения. Теперь болезнь уже не остановить.
— Что за вирус?
— Возможно, просто ринит — по крайней мере поначалу. Средство от обычной простуды нашли еще восемьдесят или девяносто лет назад. Тогда ВКМ позволил создать антигриппин, потому что в те времена еще не был уверен в своей мощи. Но за девяносто лет вирус мутировал, и прежние снадобья не годятся для новой разновидности. Насморк претерпел эволюцию, причем радикальную. Теперь он может оказаться смертельным — по крайней мере, без антитоксина, которого у меня нет.
— Я, конечно, слышал, что микробы мутируют, — заметил Йенг, — но чтобы — как вы сказали, ринит? Им часто болеют?
— Это вирус, а не микроб, — перебил его доктор, — великий притворщик. Приспособляем до чертиков. Его проще простого принять за сходную патологию — например, за атипичную пневмонию, — а дальше начинается интересное. Человек вроде бы умирает от атипичной пневмонии, и его лечащий врач делает об этом соответствующую запись, потому что так велел ему ВКМ. Возможно, он даже подозревает, что к чему, но, здраво рассудив, воздерживается от вопросов.
— Что будет с Ортегой, — спросил Йенг, — раз нет антитоксина?
— Что ж, кое-какие наработки имеются. Я уже не первый месяц тружусь над этим, но какой, к черту, с меня спрос? Исследования приходится проводить тайно, да еще время от времени показываться на люди. Мне не хватает ни времени, ни оборудования. Я постараюсь помочь Ортеге, но от прогнозов пока воздержусь. — Сорвавшись, он выпалил: — Просто счастье, что эти малявки еще не переродились в чуму!
— Действуйте, — невозмутимо велел Йенг. — Если наш план сработает, будут вам исследования. Должны быть. Что с Уродцем?
— Там уже не человеческая патология. Он в шоке. У него атаксическая афазия: звуки не складываются в слова. Речь не идет о повреждении коркового слоя, но тут примешивается другое — теперь он не может написать, что хочет выразить. Это очень редкая форма. Плюс частичная амнезия. Не забывайте, Йенг, что Уродец — мутант и его патологию вылечить гораздо труднее, чем обычную болезнь. Очевидно, он перенес некое потрясение и замкнулся в своем сознании. С нами он общаться не в состоянии.
— Но он хотя бы сохранил рассудок?
— Откуда же я знаю? — резонно переспросил доктор.
Луис Бриден не мог освободиться от наркотического дурмана. Вдобавок его осаждали видения, а в мозгу кто-то торопливо нашептывал едва различимые слова: «Передай им, скажи… отрезан от мира. С тех пор, как родился. С тех пор, как достиг осознания. Все вокруг — зелень полей, небесная синева — не для меня… Парализован, не могу ни писать, ни разговаривать… Если бы они не отворачивались всякий раз, как говорят со мной!.. Это отец?.. Он убьет меня, но слова останутся… Наверное, в глубине души он давно мечтает убить меня… Я для него — инкуб… Отче наш, иже еси на небеси… Грядет царство… А они не ведают… Слепящий белый ужас в небе… Скажи же им, скажи, скажи… Прежде чем…»
Луис Бриден застонал, пошевелился и смутно ощутил укол, после чего погрузился в более глубокое забытье.
Йенг сидел возле аппарата и вносил заметки в блокнот. Рокочущий голос, доносившийся из механизма, после прохождения через наскоро сооруженный трансформатор стал тише, зато гораздо яснее.
— Я не понимаю, в чем затруднение, — вещал голос. — Повторю еще раз все сначала.
Он начал быстро диктовать, а шариковая ручка Йенга сверяла пункты длиннейшего списка. Наконец, дойдя до конца страницы, она вернулась к одной из записей.
— То-то и оно, — заметил инженер, стоявший за спиной у Йенга. — В нашем мире нет ему соответствия.
— Что это?
— Похоже на некую плату для отклонения пучка электронов, потребляющую полтораста тысяч вольт — это не учитывая энергии на поддержку связи. На самом деле нужно гораздо больше, если мы хотим войти в контакт.
— Вы смогли бы смастерить подобное?
— Естественно, — мрачно ответил инженер, — если бы у меня был радиоизотоп с бета-излучением. Дайте мне ядерный реактор, и я дам вам изотоп — правда, не сию минуту, потому что на это уйдет время. На Омеге и нужные технологии есть, и ядерные реакторы не бездействуют, а в запасниках хранятся все необходимые изотопы. Наверное, так. А у нас нет ничего — ни мощностей, ни времени. Я мог бы собрать фортепиано посреди Сахары, если бы мне дали год на горные разработки, на плавильный процесс и на все прочее. Я мог бы сконструировать эту плату или ее заменитель, если бы у меня были достаточные запасы графита, керамический завод и урановый реактор, плюс необходимая для производства энергия. Ну, и несколько других пустячков. Вы хотите, чтоб я сыграл Бетховена на двух клавишах! Тем не менее я не отказываюсь подумать. Правда, за результат не отвечаю.
