Немного понаблюдав за ними, я вернулась в безопасную гущу крон.
На третий день после неприятной находки я направилась к лагерю моего старого знакомого, с целью скорее даже не навестить, а просто оценить ситуацию. Она не улучшилась. Ткани людей разрослись еще сильнее, изменения стали ярче и заметнее. Если бы я не приходила сюда почти месяц назад, то вряд ли бы поняла, что это те же самые существа. Речь их окончательно потеряла членораздельность. Приглядевшись, я заметила на одном из пальцев руки отдыхающего монстра вросшее, почти полностью погрузившееся в разбухшую плоть кольцо керел. То самое кольцо-определитель, которое давали каждому. Палец за кольцом приобрел нездоровую сине-фиолетовую окраску, ноготь почернел, и рядом с ним открылась большая гноящаяся незаживающая язва. Значит, эта болезнь очень быстро убивает разум, иначе, заметив дискомфорт, любой человек снял бы кольцо прежде, чем это станет невозможно. В тот раз я так и ушла, но уже назавтра вернулась, поставив перед собой цель: понаблюдать за поведением «мертвецов», обладающих живыми телами, но мертвым разумом, чем и занималась почти трое суток.
За это время я многое узнала об их повадках и образе жизни. К моему удивлению, несмотря на, казалось бы, частые конфликты, группа уживалась вполне мирно, и я ни разу не видела, чтобы они нанесли раны друг другу. Агрессия проявлялась неожиданными вспышками, человек вскакивал, начинал кричать на других и размахать руками… Но уже через несколько минут останавливался, некоторое время недоуменно погукивал, как будто бы сам не понимал, почему совсем недавно так злился, и вскоре подходил к объекту агрессии с виноватым видом, ласками и тихими звуками прося прощения, после чего вновь воцарялся мир. Кстати, как ни странно, жертвы агрессии реагировали на чужие приступы совершенно спокойно, не пытаясь оправдаться или ответить — просто останавливались, поворачивались к задире лицом и так стояли, как будто ожидая, пока нападающий образумится. Похожая картина наблюдалась и с пристрастием «мертвецов» к вещам. Они то активно боролись за свои «горы сокровищ», обычно это случалось при появлении новой добычи, то, гораздо чаще — совершенно не обращали на них внимания, позволяя другим членам группы брать и перекладывать вещи, как им заблагорассудится. Спала вся группа рядом, держась за руки и даже обнимаясь и прижимаясь друг к другу. Питание «мертвецов» не отличалось особым разнообразием, зато я сильно удивилась их непривередливости: они ели не только фрукты и клубни, но и жесткие невкусные листья, кусочки коры, красный мох и многие другие малосъедобные продукты.
Наблюдая за группой в темное время суток, я с удивлением поняла, что они в эти часы становятся очень темными (для моего «ночного» зрения) и почти невидимыми, в отличие от большинства других животных. Часто даже если они находились непосредственно подо мной, приходилось сильно напрягать глаза, чтобы увидеть их, поэтому я определяла их местоположение по издаваемым ими звукам и запаху. По понятной причине вскоре я прекратила попытки следить за ними в темноте. И по ночам стала, несмотря на яркие цвета и хорошую видимость, ориентироваться, в том числе, по звуку и, особенно, запаху, с помощью которого мне удавалось почуять больных почти за километр.
Также я убедилась, что Дмитрий с друзьями не единственные жертвы страшной болезни. Она эпидемией охватила большую часть леса и поразила большинство найденных мною людей. Лишь дважды я видела маленькие, из пары человек, группы здоровых представителей, но все остальные не просто страдали ей, а степень изменения тел почти не отличалась от Дмитриевской, отчего создавалось впечатление, что все они заболели в один день. Или еще того хуже — керели заселили джунгли уже больными людьми. Но зачем это могло понадобиться керелям? Постепенно, понаблюдав за многими «мертвецами» и еще несколько раз мельком увидев нормальных людей, я заметила, что все оставшиеся здоровыми меньше ростом, чем заболевшие, даже если сделать скидку на быстрое увеличение размеров тела в процессе болезни. А однажды натолкнувшись на труп «мертвеца», окончательно уверилась в предположении, что это представители двух разных видов, только один из которых, более высокорослый, подвержен «омертвению», поскольку внутреннее строение «мертвеца» значительно отличалось от того, что я наблюдала у нормальных людей.
61 – 67 сутки.
Верхний ярус джунглей.
На шестьдесят первые сутки, когда желтая луна почти достигла зенита, к полудню, точнее дневной полуночи у меня внезапно скрутило живот. Приступы становились все чаще, и некоторое время я ломала голову над вопросом, что же я такое съела. Потом, почувствовав внутри себя шевеление, которое оказалось гораздо сильнее, чем раньше, ругнулась на беспокойных глистов — и только тут до меня дошло. В ужасе я кляла себя последними словами — питаясь чем попало, я, впервые почувствовав жизнь внутри себя, естественно свалила ее на многочисленных глистов, совсем забыв о случившемся при первом контакте с людьми. Судорожно устраивая гнездо и прислушиваясь к учащающимся схваткам, я совсем потеряла голову от беспокойства. Но ведь мы же вроде принадлежали к разным видам, значит, детей не должно появляться. Я закусила губу от силы очередной схватки. Межвидовое скрещивание. Межвидовое. Это плохо.
Против ожидания роды прошли легко, хотя во время потуг я умудрилась незаметно для себя перегрызть ветку в руку толщиной. Их оказалось двое. Их. Не детей. Мои наихудшие опасения оправдались, и теперь я с ужасом взирала на двух шевелящихся монстров, мало напоминающих человеческих детей. У мальчика кроме прочего вместо четырех было шесть конечностей — средние в виде каких-то недоразвитых плавников. Инстинкт говорил, что дети выглядят и пахнут ненормально, но он же толкал кормить, ласкать и оберегать. Сразу вспомнились предсказания керел о вымирании моего вида. Межвидовые полукровки. Монстры. Дети. Мои дети. Кровиночки. Я изо всех сил вцепилась зубами в руку, пытаясь перебороть материнский инстинкт, и сильная боль помогла ненадолго прояснить затуманенный разум. Я не буду плодить монстров и выродков. Никогда. Вцепившись в руку еще сильнее, я закрыла глаза и, собрав волю в кулак, приступила к уничтожению собственного потомства. Оно оказалось живучим как насекомые — безголовые тела крепко вцеплялись в ветки гнезда, когда я пыталась сбросить их вниз, а головы моргали бесцветными выпуклыми глазами и щелкали зубастыми пастями. Я едва смогла удержать тело под контролем, пока совершала сей омерзительный поступок. А потом громко отчаянно закричала, срывая голос. Я ненавидела себя и окружающий мир. Как безумная бросалась на стволы деревьев, грызла собственную плоть, клочьями вырывала подросшие волосы вместе с кусками кожи. Припадки бешенства сменялись тупым отчаяньем. Тогда я потеряла счет времени, но позже, заглянув в компьютер, обнаружила, что безумие продолжалось почти трое суток.
