Киммериец сдался. Каспиус был прав: лекарь и астроном незаменим в любом походе. Но теперь Конану предстояло еще и охранять старика, чтобы тот вернулся из этого похода и приготовил свое чудодейственное лекарство.
- Второй раз говорю тебе: умеешь ты находить убедительные доводы, проворчал он. - Но я думал, что ты разумнее распорядишься оставшимися тебе годами. Езжай с нами, раз так хочешь.
Во главе колонны бил копытом по брусчатке мостовой огромный черный жеребец, его еле удерживал под уздцы уже сидящий верхом оруженосец. Каспиус проворно забрался по спицам колеса в головную повозку.
- По отрядам, один за другим! - крикнул Конан, вскакивая в седло. Вперед!
Тысяча копыт ударила в мостовую, колонна дрогнула и тронулась, набирая ход. От дворца над площадью разнесся чистый звук серебряных фанфар. Зацокали дробно копыта лошадей, им вторил мерный, шаркающий стук копыт быков. Заскрипела кожа, застучали по камню колеса повозок. Над толпой стаями птиц взлетали шапки, отовсюду слышались выкрики и добрые напутствия. Кто-то догадался выпустить почтовых голубей из дворцовой голубятни, и их пестрая стая, хлопая крыльями, закружила над толпой. Мужчины кричали, женщины плакали, мальчишки оглушительно свистели с крыш. Колонна вышагивала торжественно, словно на параде. На ступенях перед дворцом король и сановники подняли руки в прощальном жесте. Оглянувшись, Конан не увидел среди золоченой толпы Руфии - простившись с ним, она незаметно ушла, боясь и на полчаса оставить свою умирающую дочь.
Конан двинул жеребца в боковую улицу, ведущую к Южным воротам. Толпа отхлынула к домам, расступаясь перед колонной. Киммериец пришпорил коня, и процессия двинулась вслед за ним - вон из города, в сторону моря.
Колонна медленно ползла через город. Толпа на улицах расступалась перед ней и смыкалась позади. Эхо от стука тысяч копыт лошадей и быков металось от дома к дому, разнося весть о приближении воинства. У больших городских ворот Конан остановился.
Вдоль стен тянулся широкий глубокий ров, через который были перекинуты огромные подъемные мосты, достаточно прочные, чтобы выдержать караван верблюдов. Но армия, проходя по Южному мосту четким строем, разбила бы его в щепы. Конан велел всем выйти из повозок, переехать мост небольшими отрядами и затем вновь выстроиться на дороге. Стоя у самых цепей древнего подъемного механизма и наблюдая за переправой, Конан мельком глянул на город - и, сощурив глаза, вгляделся внимательнее. Черные стервятники, до той поры кружившие прямо над дворцом, теперь переместились ближе к городским стенам. Казалось, что они двигаются вслед за медленно ползущей по узким улицам колонной.
Последний раз взревели трубы, последняя шутиха разорвалась над городом в туче огненных брызг, последние букеты полетели под копыта лошадей и колеса повозок. Колонна выехала из города, и оставшиеся у ворот стражники закрыли створки и подняли мост. Перед Конаном и его армией лежала дорога на юг.
Время было за полдень, и солнце, уже достигшее зенита, пекло немилосердно. Стояли первые жаркие дни начала лета - поры, не самой лучшей для дальних путешествий. Большой караванный путь исстари прозвали Вонючим Трактом, ибо он проходил по опасным и заболоченным местам. Там, где по весне и осени болота превращались в настоящие топи, сохранились старые гати, настеленные еще в незапамятные времена. По ним легко проходили караваны верблюдов, но до сих пор никто не пытался испытывать их прочность целой армией.
После того как на переправу через первую гать ушло почти полдня, Конан из головы колонны переместился ближе к середине и ехал сбоку от дороги. Его могучий жеребец утопал в зловонной жиже по самые бабки, но зато так Конан мог видеть весь строй и подгонять отстающих.
Узнав об их выступлении, несколько купеческих караванов, также отправлявшихся на юг, задержали свой выезд из Баалура, соблазнившись возможностью путешествовать под защитой огромной армии. И потому на переправах, и без того нелегких, к ржанию и мычанию еле бредущих в жидкой грязи животных, брани и крикам солдат, вытягивающих увязшие в иле повозки, прибавлялись женский визг, надсадный рев детей и разноязыкие проклятия караванщиков. На ночных стоянках лагерь растягивался на два полета стрелы. Караванщики, желая умилостивить начальников отрядов, зазывали их в свои шатры, откуда те выходили далеко за полночь. Простые солдаты завистливо роптали, дисциплина падала, и Конан проклинал тот час, когда он согласился на это безумное предприятие. Оставалось надеяться только на то, что в порту он наконец отделается от этого беспокойного приданого.
По мере того как они спускались с предгорий в степи, дорога становилась суше и нахоженное. Здесь начинались обширные и плодородные земли городов данников Баалура, небольших укрепленных поселений, окруженных пашнями, фруктовыми садами и пастбищами. Помимо спешного заказа мастеровым и неурочного набора рекрутов, столичные события мало затрагивали местных жителей. Чары Зерити еще не успели распространиться на все земли Баалура, и жители провинций пока что спали спокойно.
Король снабдил Конана достаточным количеством верительных грамот и писем к наместникам с повелением оказывать всевозможную помощь проходящей армии. Конан вел свое воинство из города в город, и в каждом его ожидал радушный прием, ибо Афратеса, правителя грозного, но справедливого и мудрого, в стране уважали и любили. Наместникам нетрудно было оделить войско излишками богатых урожаев, не разоряя землепашцев, и солдаты ежевечерне устраивали в лагере настоящий пир. Это тоже влияло на царящее в армии настроение если не лени, то некоторой беспечности, но Конан хорошо знал, что долго это не продлится. Армия продвигалась все дальше к югу, а южные земли Шема издавна были известны как прибежище разбойников и работорговцев. Путешественник, отважившийся пересечь Шем с севера на юг, подвергал себя большой опасности, ибо с каждой лигой, приближавшей его к проклятому Стиксу, все реже произносилось имя Митры Жизнеподателя, все страшнее становились лики богов в темных, уродливых храмах и все чаще встречались на дорогах странные, подозрительные люди.
Увидев невдалеке от дороги чистое озерцо с впадающим в него прозрачным источником, Конан велел устроить привал. Каждый день в часы самой страшной жары приходилось делать стоянку, ибо ни люди, ни животные не выдерживали передвижения в пыли под безжалостными, почти отвесными лучами солнца. В этот раз Конан остановил войско даже раньше обычного - вода в выжженной степи встречалась редко, и такой случай упускать было нельзя.
Едва отдышавшись в тени маленькой рощицы, солдаты с криками полезли в воду, брызгаясь и хохоча, как малые дети. Те же, кто не хотел купаться, улеглись навзничь в траву, предавшись ленивой истоме. Подобное поведение еще можно было простить купцам-караванщикам, но для армии оно было совершенно недопустимо. Однако Конан смотрел на это сквозь пальцы - до поры до времени. Для измученных долгой бессонницей людей этот поход был блаженным отдыхом, ибо по выходе из города кошмары все реже тревожили их сон. И командиры, и простые солдаты постепенно приходили в себя. Во всяком случае, выглядели они гораздо лучше, чем в тот день, когда собрались на большой площади Баалура для отъезда. И Конан терпел беспорядок, полагая, что поджидающие их впереди неприятности и без его окриков быстро отрезвят беспечное войско. А в том, что неприятности начнутся очень скоро, он не сомневался: куда бы они ни шли, где бы ни вставали лагерем, высоко в небе днем и ночью кружили черные колдовские птицы, следовавшие за отрядом от самого Баалура.
