[вымарано]
Они мертвы – так стоило ли их спасать?
Тогда я впервые крупно поссорился с Ниной. Себе – лишь себе! – признался, что перегнул палку. Жене ничего не сказал: разговоров на эту тему мы избегали. Ну а сейчас?
Мертвец, мертвец… Теперь статья явно бы не пользовалась спросом. Впрочем, я не об этом…
Я отсиживался на даче как зверь в логове. Казалось – охотники обложили плотным кольцом, развесив везде красные флажки. Банальная паранойя, убеждал себя. Получалось плохо.
Тема пожарных, вдруг обретя популярность, не сходила со сцены. Ее мусолили и так и этак, и наконец, словно нехотя, оставили в покое. Но подспудное брожение продолжалось: обозреватели и спецкоры что-то подозревали. Нюхом чуяли, кожей, нервами. Их вела профессиональная интуиция, а она редко кого подводит – интуиция, по сути, тот же инстинкт.
И они были правы. Наверное, правы. Голова пухла от раздумий, я не знал, как поступить. Не знал…
Неужели пресса взорвется аршинными заголовками? Действительно? Скоро?! И фотография под ними будет… хотя… Рано говорить об этом.
Нынешние, не выделяясь оригинальностью, все как один были пошлыми, а статьи – скучными, трафаретными. "В огонь!", "Последний долг Феникса", "Николаев-Феникс: смерть героя". От слащаво-пышных некрологов болели зубы.
Обыватели рыдали и, причащаясь к высокому и трагическому, преступно забывали про обратную сторону медали. В давних подшивках можно было разыскать совсем иные публикации – "Гильотина времени", "Палач", "Жернова". Но кому это надо?
Я листал пожелтевшие страницы: чужие статьи, свои – много, целый ворох. А потом раздраженно рвал бумагу в клочки. Вот уже который день мучительно размышляя – что делать. Как жить? Ради чего? И стоит ли вообще жить?
Катил, как Сизиф, глыбу вопросов на вершину ответа. У вершины острая-острая грань – камень не удержать на ней, не оставить посередине. Слишком тяжел. Глыба неминуемо рухнет – на ту или другую сторону. И вполне может придавить меня. Здесь нельзя уклониться. Вопрос задан – отвечай. Или – или.
И я думаю, думаю!.. Чаши весов колеблются.
Да?!
Нет?!!
Чудо или Чудовище?!
Пресса точно взорвется, вскипит бурной полемикой, новыми разоблачениями, черт знает чем еще. Обязательно. Рванет осколочным фугасом, когда – если? – "да" перевесит "нет" и Феникс возродится из пепла.
13.04 – 13.05.07
PAN id=epigraph>
Посвящается пожарной охране – тем, кто идет в огонь. Тем, кто побеждает его.
С благодарностью, авторы.
Игорь, нахмурясь, вертел маленькую детальку и никак не мог сообразить, куда ее девать. Разобраться без мамы оказалось не под силу: схема была сложной и для него – пятиклассника.
– Лешка, иди сюда! – позвал младшего брата.
– Чево? – баском отозвался карапуз, сосредоточенно вырывающий картонную страницу из книжки. Страница не поддавалась.
– Сюда иди, говорю!
Лешка приблизился вразвалочку.
– Глянь-ка. На картинку смотри, глупый! Видишь такую штуку? – Игорь ткнул пластмассовую фитюльку брату под нос.
Лешка грязными пухлыми ручонками взялся за схему парусника.
– Не-е, – протянул. – Не можу.
– А ты ищи! – Игорь сунул деталь в ладошку брата, а сам занялся приклеиванием мачты. Дело ладилось плохо: мачта не вставлялась в отверстие, клей не попадал куда надо. Под натужное Лешкино сопение Игорь возился с корабликом, забыв обо всём.
– Фу! – заныл вдруг брат. – Фу, кака!
– Не приставай, – пробормотал Игорь. Осторожно поднес измазанную клеем мачту к гнезду в палубе. – Сейчас я ее.
Лешка отошел, волоча за собой схему; зацепил нечаянно сваленные горкой детальки, и они с легким стуком посыпались на пол.
– Ты что делаешь! – рассердился Игорь.
Мачта покосилась в гнезде. Лешка от испуга заревел, попятился к столу.
Игорь отвлекся от кораблика и… почувствовал неприятный запах, который уже заметил Лешка. Мальчик потянул носом: пахло дымом. Он побежал в кухню – плита была выключена. Игорь прошелся по квартире, принюхиваясь: нет, нигде ничего не горело. Но дымом тянуло всё сильнее.
– Лешка, откуда пахнет? – мальчик встряхнул зареванного брата. – Чуешь? Дым! Да успокойся ты!
Но Лешка только всхлипнул и рукавом вытер сопли.
– Не, – пробубнил. – Кака!
Игорь подошел к входной двери. Уходя, мама заперла ее, а замок и снаружи, и изнутри открывался ключом; на всякий случай Игорь подергал ручку. Из щелей и замочной скважины тянулись синие струйки, они расползались в воздухе, таяли, оставляя после себя едкий запах. Игорь приподнялся на цыпочки и заглянул в глазок: на лестничной клетке плавал слоистый туман. Горим! – понял мальчик.
Он бросился в зал и, подтащив к окну табурет, залез на него. Лешка, не понимая в чем дело, хлопал слезящимися глазами и поворачивался вслед за братом.
– Кака! – твердил он, тыча пальчиком в сторону прихожей.
Игорь подпрыгивал, стараясь достать до верхнего шпингалета, однако дотянуться не мог. Вставать на подоконник было страшно. Мама запрещала: девятый этаж – не шутка, вдруг упадешь! И хотя упасть можно только на балкон, Игорь боялся.
Лешка забился под стол: он кашлял и, хныча, тер кулачками глаза.
– Хватит! – прикрикнул Игорь. – Успокойся давай, а то маме расскажу, что ты плакал. Балкон вон открою, проветрим комнату – сразу легче станет.
Дрожа от сознания того, что делает нечто запретное, Игорь поставил ногу на узкий подоконник. Вцепился в задвижку, потянул на себя. Та не поддавалась. Поднатужившись, Игорь рванул ее – раз, другой… задвижка тяжело поехала вниз.
Мальчик слез на пол и отодвинул нижний шпингалет.
– Сейчас, Лешка, – ободрил брата. Потянул дверь, но она будто примерзла. Игорь схватился за дверь обеими руками и дернул изо всех сил. Захрустела бумага. Вдоль рам шла широкая желтоватая полоса – щели проклеивали на зиму, и ленту до сих пор не сняли.
Становилось жарко. У потолка стлался дым; на глаза наворачивались слезы, в носу свербело. Лешка плакал под столом, изредка кашляя.
Желтые капли физраствора с мерным стуком падают в трубку, словно тикают. Дура-муха, жужжа, бьется о стекло. За окном шумит улица; в приоткрытую форточку веет прохладой, и по ситцевой занавеске с дыркой в левом углу неторопливо ползают солнечные зайчики.
Там, где игла входит в вену, тепло и чешется. На тумбочке гладкие оранжевые шары – апельсины: пахнут, зверски возбуждая аппетит. Хочется есть – значит, проснулся. Значит, поправляюсь. И вообще – скоро буду здоров как бык, и душой, и телом. Не зря же я здесь, в больнице института психоневрологии.
Скрип двери. Поворачиваю голову и вижу Евгения Ивановича, за плечом доктора маячит Машка. Ну да, ни свет ни заря, а она уже тут – явилась к утреннему обходу. Опять заведет свою песню.
