Вот тут то и пришли поганые. Свои поганые- половцы с Тернополья. Много лет назад отвели там двум кипчакским родам Надым и Огой степи полынные для поселенья. Земля там все одно жито не родит, а пришлые половцы клятву давали, буде враг какой нагрянет- защищать землю как свою. Вот и позволили им там селиться, не бесплатно, конечно. Платили они дань: лошадьми, овцами, шерстью да войлоком. А в этот раз еще и девку с собой притащили. Косищ на голове понаплетено- не счесть. И на каждой- побрякушка блестючая. На руках, ногах- браслеты: при каждом шаге звенят. Из одежи на ней только портки да рубашонка, еле-еле срам прикрыт. Глазищами так и зыркает, как птица хищная, степная. Самый главный половец, как подобает, Ольгерду положенными дарами поклонился, а опосля и говорит:
- А еще прими, князь милостивый, от нас к нашей дани, подарочек! - и девчонку эту вперед выталкивает. Она, змейство, прямо под ноги к Ольгерду подкатилась. Половец хмыкнул в усищи и дальше говорит:
- Бербияк-хатун, младшая дочь нашего кипчакского князя и его любимой жены. Жемчужина она несверленная и кобылица необъезженная. Развлечет она тебя пляской и разгладит чело твое от забот. - А сам кобылице своей подмаргивает, пляши, мол. Тут и музыка их заиграла, и пошла девка плясать. Косы черные только свистели, как она крутилась. Дружинные, что за столами сидели, прихлопывать ей стали, а она все пуще расходится- перед княжьим столом остановилась и давай голым пузом вертеть. Тут и Ольгерд ей в ладоши хлопать стал, да и сам весь в улыбке расплылся. От воспоминаний Домогара всхлипнула и снова завыла. На лестнице послышались осторожные шаги. Дверь дрогнула.
- Открывай, что ли, Домогара!
Княгиня только скрипнула зубами. Как же, открою тебе, дождешься! Иди-ка лучше, отплясывай со своей голопузой. Стук в дверь возобновился.
- Говорю тебе, открой! - упорствовал Ольгерд. - Хоть перед слугами бы постыдилась! Не маленькая девочка, поди!
Ах, вот как! Она то думала, что он от чистого сердца мириться пришел, а ему, собаке, перед челядью, вишь, неудобно. Не маленькая! Ну, конечно, у него теперь и помоложе имеются!
Ключ повернулся, и Домогара пинком распахнула дверь. Тонко кованное византийское зеркало из листового серебра, которое княгиня до сих пор держала в руках, с музыкальным звоном опустилось на макушку Ольгерда. Силой Домогара обделена не была- князя спас только ритуальный шишак, надетый им по случаю праздника. Брякнув о позолоченную медь, зеркало с хрустом проломилось и осталось болтаться на шее Ольгерда массивной гривной. Пока он в изумлении рассматривал свое новое нашейное украшение, мощный пинок супруги опрокинул его на лестницу. Гремя, Ольгерд скатился по ступенькам. Разгневанная Домогара вихрем сбежала за ним. Оттолкнув лежащего мужа, княгиня прошелестела шелками к выходу. Брякнула захлопнутая дверь. Ольгерд сел и ладонью потер ушибленную плешь. Только сейчас он начал понимать, что происходит что-то очень скверное.
Домогара бежала не разбирая дороги. С размаху врезалась она в заросли пижмы и сухих ведьминых метел и прошла сквозь них как горячий нож по маслу. Только горьковатый запах, и отломанные веточки летели ей вслед. Был уже вечер, когда она добралась до соснового бора, где в чаще жила ее тетушка- Баба Яга.
Женщина вошла в лес решительным шагом. Дорога, хоть и не очень хорошо, все же была ей знакома. Сначала по краю брусничника до кривого дуба, потом обогнуть болото и... Тут Домогара заметила, что возле этой раскидистой елки она уже проходила. В некоторой растерянности княгиня остановилась. Нет, идет она вроде бы правильно: темно-зеленые, с восковым налетом брусничные кусты остались позади. Теперь надо идти вперед, там будет дуб. Она снова прибавила шагу. И снова, уже в третий раз, оказалась под зелеными пушистыми еловыми лапами. "Водит!" - тут же догадалась Домогара. "Ну, я сейчас тебе покажу, тетка твоя подкурятина!" Она поправила растрепавшиеся волосы и запела речитативом:
На кусту и под кустом,
Под ракитовым листом,
За иголкою зеленой,
Где бы не был ты, мудреный,
Предо мною появись,
Моей воле покорись!
Потом она сделала жест, который считался неизвестным приличным женщинам, но которым в некоторых случаях можно было неплохо завершить заклинание.
Тут же в воздухе возник несколько размытый контур, который постепенно заполнялся деталями, становясь все более реальным. И вот перед ней сгорбился небольшой мужичок необычного зеленого цвета. Выражение лица его было смущенным и пакостным одновременно. Мохнатые уши независимо топорщились.
- Чего кричишь, чего расшумелась? Слова всякие говоришь...- тут он попробовал шагнуть в сторону, но заклятье держало его крепко.
Домогара удовлетворенно кивнула:
- Вот не надо крутить дорогу абы кому.
- А ты, как в лес вошла, мне, хозяину, поклонилась? Я не говорю уже о гостинчике, какой-нибудь сладкой булочке или маковом кренделе. Но просто спросить разрешения можно было?
- Ладно, ладно, хозяин лесной. Ты вспылил, я погорячилась. Может, уладим все миром?
Леший отвернулся. Гордость его была задета, но не сидеть же век скованным, пока наговор не выдохнется.
- По рукам, - буркнул он, и Домогара наклонилась и проделала все в обратном порядке. Леший ежился, потирал короткопалые лапки, переминался с ноги на ногу. Потом радостно распрямился:
- Все, закоротило. Откуда же ты такая мудреная в моем лесу взялася?
- Взялася, тебя не спросяся. Проводил бы ты меня лучше, дедушка, а то заплутала я совсем твоими стараниями.
Лесовичок довольно ухмыльнулся:
- Куда же проводить тебя, краса ненаглядная? Ягоды собирать вроде поздно уже, да и для грибков темновато.
- К тетушке я иду. Баба Яга зовут, слыхал, может быть?
- Вот оно что, - присвистнул зеленый человечек. - Теперь ясно вижу, чья кровь в тебе играет. Ты извини, девица, обознался я, стало быть.
- А и ты меня прости, хозяин лесной, - Домогара размашисто поклонилась. - День сегодня у меня не задался.
- Это бывает, - согласился леший. - Пойдем?
И шагнул вперед, приглашая за собой Домогару.
Вскорости вековые сосны расступились перед ними, и впереди показалась избушка.
- Ну, вот, девица, и до места дошли, - махнул рукой дедок. - Я, однако, дале не пойду, не сподручно мне.
- Спасибо тебе, дедушка, - поблагодарила его Домогара. - Здесь уж я не заплутаю.
- Тогда прощевай, краса ненаглядная. Не забывай меня, лесовичка. А уж я то тебя точнехонько не забуду.
Последние слова лешего прозвучали уже непонятно откуда- дедок словно растворился в теплом вечернем мареве. Домогара прощально махнула рукой и направилась к избушке.
- Клу-клу-клу, - доносился из-за закрытой двери суховатый старческий голос. - Клуни-клуни-клуни!
