Теперь он подъезжал к концу коридора. Прямо впереди находился огромный грузовой лифт с радушно распахнутыми створками. Он был достаточно велик, чтобы в нем поместился электрокар, но электричество, конечно же, не работало. Мусорщик спускался сюда по лестнице. Точно так же он стащил сюда подъемник. По сравнению с боеголовкой тот был легкий — весил всего фунтов сто пятьдесят или около того. И все-таки с него семь потов сошло, пока он стащил его по пяти лестничным пролетам.
Как он втащит боеголовку наверх по тем лестницам?
«С помощью механической лебедки», — шепнул его мозг.
Сидя на электрокаре и водя вокруг фонарем, Мусорщик кивнул самому себе. Точно, это был выход. Поднять ее лебедкой. Установить катушку наверху и тащить ее ступенька за ступенькой, раз надо. Но где он найдет сплошную цепь длиной в пятьсот футов?
Ну скорее всего не найдет. Но он может приварить несколько цепей друг к другу. Сработает? Сварка выдержит? Трудно сказать. И даже если выдержит, как быть со всеми этими поворотами лестницы?
Он наклонился и в темной тишине погладил рукой ровную мертвую поверхность боеголовки.
Любовь отыщет выход.
Оставив боеголовку в электрокаре, он вновь начал карабкаться по лестнице вверх, чтобы посмотреть, что можно там отыскать. На базе вроде этой должно быть всего понемногу.
Он найдет то, что ему нужно.
Он одолел два пролета и остановился перевести дыхание. Неожиданно ему пришло в голову: «Облучился ли я радиацией?» Такие штуковины обычно обшивали защитной оболочкой из свинца. Но в фильмах, которые крутили по телику, люди, имевшие дело с радиоактивными фиговинами, всегда носили защитные костюмы и значки из пленки, меняющие цвет при превышении допустимой дозы. Потому что все происходило бесшумно и невидимо. Это просто входило в твою плоть и кости. Ты даже не знал, что болен, пока не начинал блевать, и терять волосы, и бегать каждые пять минут в сортир.
Все это будет и с ним?
Он открыл для себя, что ему все равно. Он поднимет эту бомбу наверх. Каким-нибудь способом он поднимет ее. Каким-то образом он доставит ее обратно в Лас-Вегас. Он должен загладить ту страшную вещь, которую устроил в Индиан-Спрингс. И если для расплаты потребуется жизнь, то он готов умереть.
— Жизнь за тебя, — прошептал он в темноте и снова стал взбираться вверх по лестнице.
17 сентября около полуночи Рэндалл Флагг лежал в пустыне, завернутый в три одеяла от ступней до самого подбородка. Четвертое одеяло было обмотано вокруг головы наподобие чалмы так, что виднелись лишь глаза и кончик его носа.
Мало-помалу он заставил все мысли улетучиться. Он замер. Звезды сняли холодным колдовским светом.
Он выслал наружу свой глаз.
Он почувствовал, как тот отделился от него со слабым и безболезненным рывком. Глаз полетел прочь, бесшумный, как ястреб, поднимаясь на темных восходящих потоках теплого воздуха. Теперь он слился с ночью. Он был глазом вороны, глазом волка, глазом ласки, глазом кошки. Он был скорпионом, вылезшим из люка пауком. Он был смертельно отравленной стрелой, безостановочно мчащейся над пустыней. Что бы там ни случилось, глаз не покинул его.
Он летел без малейших усилий, а поверхность земли со всеми неотделимыми от нее предметами и сущностями простиралась под ним, как циферблат часов.
«Они подходят… они уже почти в Юте…»
Он летел высоко, тихо и свободно над миром-кладбищем. Под ним простиралась пустыня, как белая гробница, перевязанная темной лентой регионального шоссе. Он летел на восток, через границу штата, оставив далеко позади свое тело с так высоко закатившимися глазами, что видны были лишь слепые белки.
Земля стала меняться. Холмы и странные, иссеченные ветрами столбы и горы с плоскими вершинами. Шоссе бежало прямо через них. Далеко к северу лежали боннивиллские Соляные равнины. Долина Черепов — где-то на западе. Полет. Шум ветра, мертвый и далекий…
Орел, устроившийся в развилине древней, спаленной молнией сосны где-то южнее Ричфилда, почувствовал, как что-то пролетает рядом, как некое дьявольски зоркое создание мчится сквозь ночь, и орел бесстрашно подставил ему крыло… и его отшвырнуло прикосновение ликующего смертельного холода. Парализованный ужасом, орел стремительно падал вниз и неминуемо разбился бы, если бы в последнюю минуту не пришел в себя.
Глаз темного человека летел на восток.
Теперь внизу простиралось шоссе I–70. Города казались беспорядочными нагромождениями каменных глыб, они были пустынными, покинутыми всеми, кроме крыс, кошек и оленей, уже начинавших выбираться из лесов, почуяв, что запах человека исчез. Города с названиями: Фримонт, Грин-Ривер, Сиго, Томпсон и Харли-Доум. Потом маленький городок, тоже пустынный, Гранд-Джанкшен, штат Колорадо. Потом…
Прямо к востоку от Гранд-Джанкшена виднелась искорка костра.
Глаз стал снижаться по спирали.
Огонь затухал. Вокруг него были видны силуэты четырех спящих людей.
Значит, это правда.
Глаз холодно и оценивающе осмотрел их. Они шли. По какой-то причине, которую он не мог понять, они действительно шли. Надин сказала правду.
Раздалось низкое рычание, и глаз повернулся в другом направлении. По другую сторону костра лежала собака, опустив голову и подвернув под себя хвост. Ее глаза злобно сверкали янтарным блеском. Ее рычание не прекращалась ни на секунду и походило на звук без конца рвущейся и рвущейся ткани. Глаз уставился на нее, и собака вперилась взглядом в него, не испугавшись. Ее губа завернулась вверх, и она обнажила зубы.
Одна из фигур приподнялась и села.
— Коджак, — пробормотала она. — Заткнись ты, ради Бога.
Коджак продолжал рычать, вздыбив загривок.
Проснувшемуся человеку — это был Глен Бейтман — вдруг стало не по себе, и он огляделся вокруг.
— Кто там, малыш? — прошептал он собаке. — Там что-то есть?
Коджак продолжал рычать.
— Стю! — Он потряс лежавшего рядом с ним. Тот что-то пробормотал и снова затих в своем спальном мешке.
Темный человек, бывший сейчас темным глазом, уже увидел достаточно. Он ринулся вверх, мельком уловив, как собака вытянула шею, чтобы не потерять его из виду. Низкое рычание перешло в яростный лай, который сначала был громким, а потом стал все глуше, глуше и наконец вообще смолк.
Тишина и летящая тьма.
Позже, неизвестно через какое время, он завис над пустыней, глядя сверху на самого себя. Он стал медленно снижаться, приближаясь к телу, а потом нырнул в него. На мгновение его охватило любопытное ощущение головокружения от слияния двух существ в одно. Потом глаз исчез, и остались лишь его глаза, уставившиеся на холодные мерцающие звезды.
