Ночь превратила вселенную островитян в напоённую бархатной темнотой пещеру. Будто бы зависла над землёй летучая мышь-исполин: кошмарная, несущая смерть, вечно жаждущая крови — но в данный момент, сложив крылья, мирно спящая. Почти ничто не навевало недобрых предчувствий.
В одном из следствий обустроенности, на улице Нефтепроводной, в белом, красивом, поделённом на две равные просторные части здании под номером 66е, являвшемся не чем иным, как храмом, в левой его половине, собралось, хотя кто-то, наверное, скажет «сгрудилось», около трёх десятков фигур. Они обступили жуткого вида алтарь, на который, готовясь к ритуалу, испугались возложить что-либо из перечисленного в древней пророческой книге. И всё же в чёрных балахонах с «остроносыми» капюшонами фигуры смотрелись… мрачно. Хотелось бы добавить к мрачности ужаса и авторитетности, ну да ладно, от добра добра не ищут… или как-то так.
Гудели, то ли создавая, то ли руша атмосферу, керосиновые вентиляторы. Витал-летал характерный запах.
Толстая фигура в центре и по комплекции, и по местоположению выдавала в своём обладателе руководителя. А когда под витыми сводами гулко зазвучал его голос, стало окончательно ясно — говорит Номер Первый:
— Куда подевался этот безалаберный имбецил-бензозаправщик! — прохрюкал главный. — Где его Хастур носит?!
Никто не решился ответить, поскольку не знал судьбы замвожака, да не очень и интересовался ей. Балахонщики, занимавшие менее влиятельные должности, согласно многовековой, передающейся чуть ли не генетическим путём традиции, втайне ненавидели тех, кто выше. Впрочем, это не мешало им, воображая себя на месте злейших братьев по секте, любыми способами добиваться повышения.
Щуплый низкорослый сектант решил применить весьма популярный и крайне эффектный, хотя и старый приём — наушничество:
— Я видел его у пирса, он топливо космическим маршрутчикам продавал.
— И что?!.. — разъярился было главный, но вдруг подключил к эмоциональному правому полушарию левое: — Маршрутчикам? Топливо??? Для водяных подушек?!
— А то.
— Они ведь механизированные! Как же подушки будут работать?
— Никак, понятное дело.
— Но продаёт хоть по завышенной цене?
— Ещё бы.
— И не делится со мной… в смысле, с нами?
— Вообще не делится.
Главный испытал праведную ярость.
Пока руководство кипело и краснело, в помещение бодрой походкой вошёл только что обсуждавшийся зам. Кивнул младшим чинам, поздоровался со старшими и протянул руку начальнику.
— Освободился! — скорее утвердительно, чем вопросительно рявкнул главный.
— Да, — беззаботно ответил зам. — А что?
— Ничего! — громче, чем раньше, проревел толстяк в балахоне. — Заклятие с тобой?
— Так оно у Слухача, лучшего чтеца. А вы думали, текст у меня, и прождали уйму времени? — Зам улыбнулся — нагло и нахально, по мнению главного.
— Никого мы не ждали! — Начальство шумно выдохнуло. Слегка успокоилось и, не оборачиваясь, обратилось к ближайшему подчинённому: — Передай Слухачу, чтоб начинал.
Щуплый наушник ткнул в бок рослого силача, тот пихнул под рёбра коренастого соседа, а уже он пнул по ноге закрученного вопросительным знаком «брата».
— Ай! — восклицательно выразился вопросительный.
— Начинай же мессу чёрную, о брат недостойнейший! — торжественно провозгласил главный.
— Ась? Пора, что ли? — зевнув, уточнил Слухач.
— Ньярлатхотеп тебя задери! Читай давай!
— А пентаграмма нарисована?
— А-а-ахр-р-р-р!..
Проводившиеся в левой части храма приготовления заметно мешали обряду в половине правой.
— Там что, опять эти черноробые?
— Да, светлейший.
— Снова орать будут, сосредоточиться не дадут…
— Правда твоя, светлейший.
— М-да… Слушай, а что если обойдёмся без формальностей? Достал пафос этот, честно сказать.
— Как будет угодно, светлейший.
— И зови меня наконец по имени.
— Твоё слово — закон, светлейший.
— Ох, забудь, просвещённый.
— Я ничего и не помнил, светлейший.
Одетый во что-то, до неприличия похожее на оранжевое банное полотенце (то ли из двух, то ли из трёх кусков, смятое, как лицо шарпея, и с непонятно на кой пришитыми повсюду пуговицами), гуру оглядел паству. Кто-то пил предназначенный для священных целей херес, кто-то обсуждал с друзьями жену щуплого наушника из помещения по соседству, кто-то ковырял в носу, созерцая божественную лепнину.
— Ребята, — окликнул светлейший.
Пара монахов недоумённо повертела лысыми головами, пожала плечами и вернулась к прерванной и, вероятно, удивительно интересной беседе.
— Ребята!
Наконец оставленные без внимания слуховые рецепторы сработали.
— А?
— Да?
— Начинаем!
— А.
— Да.
Светлейший раскинул руки в стороны.
— Поехали! — азартно воскликнул он.
— За орехами? — предположил просвещённый, задумчиво сверкая очками с титаническими диоптриями.
— Нет, просто «Поехали!». И ты забыл добавить «светлейший».
— Прости, светлейший.
Просвещённый вынул из недр мантии свиток, развернул, приблизил получившееся полотно к глазам на расстояние, не превышающее полсантиметра, и стал медленно зачитывать буквы-лилипуты — составные части мощнейшего и длиннейшего заклинания…
— Что за дела! — вскричал главный. — Именно в тот день, когда мы вызываем из бездн морских многоногого повелителя нашего Ктулху, эти святоши из соседних апартаментов вздумали провести унылую сходку!
— Безобразие! — возмутился щуплый.
— …Я ему твержу: она из тебя всю кровь выпьет и мозгом закусит…
— М-м. А он что?
— Это вы о чудовищах изначальных?
— Не знаю. Мы о жёнах.
— Угу. Тогда заткнитесь! Слухач уже трижды сбился.
— Так он же глухой!
— Это кто глухой?! — вскинулся Слухач.
— Никто-никто. Ты продолжай.
— Я единственный, кто понимает язык Древних!
— Чудесно, чудесно…
— Слухач! — по привычке рявкнул главный. — А ну кончай филонить — и провозглашай!
— Есть, так точно, слушаюсь. Ктулху запятая нет точка непонятное слово хм вообще непонятное сейчас попробую разобрать…
— Чего они голосят-то? — спросил светлейший.
— …и да явится он во плоти … что-то на проклятом языке, светлейший… подарить преемникам мудрость вечную, дабы сеяли те…
— Проклято-о-ом?.. — протянул светлейший.
Опустил затёкшие руки, подошёл к стене, наклонился и прислонил к холодному камню ухо.
