— Пути Господни, — пробормотал Ларри. — Я знаю. Мы смотрим сквозь темное стекло. По мне, так оно и впрямь темное. Зачем нам идти пешком всю дорогу, когда мы могли бы доехать за неделю, мне не понять. Но раз уж мы взялись за безумное дело, то, наверно, это нормально — выполнять его безумным способом.
— У того, что мы делаем, существует множество разного рода исторических прецедентов, — сказал Глен, — и я вижу несколько довольно убедительных психологических и социологических причин такой пешей прогулки. Не знаю, совпадают они с замыслами Господними или нет, но мне они кажутся вполне разумными.
— Что это за причины? — Стю и Ральф тоже подошли, чтобы послушать.
— Существовали некоторые племена американских индейцев, у которых «узреть видение» являлось составной частью ритуала инициации. Когда приходило твое время стать мужчиной, ты должен был пойти в джунгли безоружным. Ты должен был убить какого-то зверя и спеть две песни: одну о Великом Духе, другую о том, какой ты доблестный охотник, всадник, воин и ё…рь. А потом узреть видение. Ты не должен был есть. Ты должен был воспарить — как духовно, так и физически — и ждать, когда явится то видение. И в конце концов оно являлось. — Он усмехнулся. — Голод здорово способствует галлюцинациям.
— Ты думаешь, Матушка Абагейл послала нас сюда узреть видения? — спросил Ральф.
— Может быть, для того, чтобы набраться силы и святости, — сказал Глен, — с помощью процесса очищения. Знаете, в отрешении от вещей есть своя символика. Вроде талисмана. Когда отрешаешься от вещей, одновременно еще отрешаешься от чего-то в себе, что символически связано с этими вещами. Начинается процесс очищения. Ты начинаешь опустошать сосуд.
— Я что-то не улавливаю, — медленно покачал головой Ларри.
— Ну, представьте себе интеллигентного человека дочумного периода. Сломай его телевизор — что он станет делать по вечерам?
— Книжку почитает, — сказал Ральф.
— Навестит друзей, — предположил Стю.
— Включит стерео, — ухмыльнулся Ларри.
— Конечно, все это будет, — сказал Глен. — Но еще он станет скучать по своему телеку. Там, где раньше был его телевизор, образовалась дыра. И в подкорке у него по-прежнему будет сидеть мысль: «В девять часов я выпью пива и посмотрю по „ящику“, как сыграют „Соксы“.» А когда войдет в комнату и увидит пустой мертвый экран, он огорчится до чертиков. Часть его привычной жизни исчезла, разве не так?
— Точно, — сказал Ральф. — Наш телик ломался раз в две недели, и мне всегда бывало не по себе, пока его не починят.
— Это делает еще большую дыру в его жизни, если он часто смотрел телевизор, и значительно меньшую, если он пользовался им только изредка. Но в любом случае что-то исчезло. Теперь отберите у него все его книжки, всех друзей и стерео в придачу. Так же удалите всю пищу, кроме той, которую он может раздобыть по дороге. Это процесс опустошения, очистки и еще уменьшения его эго. Ваши «я», джентльмены, они превращаются в оконные стекла. Или, лучше сказать, в пустые бокалы.
— Ну в чем тут соль? — спросил Ральф. — К чему вся эта болтовня?
— Если ты почитаешь Библию, — объяснил Глен, — ты увидишь, что было вполне в традициях разных пророков уходить время от времени в пустыню — загадочные магические туры Ветхого Завета. Срок, отпущенный на эти увеселительные прогулки, обычно исчислялся сорока днями и сорока ночами — иудейская идиома, которая на самом деле означает: «Никто точно не знает, как долго он отсутствовал, но времени прошло немало». Вам это никого не напоминает?
— Конечно. Матушку, — сказал Ральф.
— Теперь подумайте о себе как о батарее. Знаете, ведь так и есть на самом деле. Ваш мозг работает на химически преобразованном электрическом токе. Кстати говоря, ваши мышцы тоже работают на крохотных зарядах: химический элемент под названием ацетилхолин позволяет пройти заряду, когда вам нужно подвигаться, а когда вы хотите остановиться, вырабатывается другой элемент — он уничтожает ацетилхолин, и ваши нервы опять становятся плохими проводниками. Это тоже неплохо. В противном случае, раз начав чесать себе нос, вы никогда уже не смогли бы перестать. Ну да ладно, суть вот в чем: все, что вы думаете, все, что вы делаете, — все это разряжает батарею. Как разные дополнительные приспособления в автомобиле.
Все трое слушали его очень внимательно.
— Смотреть телик, читать книжки, болтать с друзьями, плотно обедать… все это разряжает батарею. Нормальная жизнь — по крайней мере там, что когда-то считалось западной цивилизацией, — была похожа на езду в машине с автоматически поднимающимися стеклами, автоматическими тормозами, передвижными сиденьями — словом, со всеми удобствами. Но чем больше у вас удобств, тем меньше заряда остается в аккумуляторе. Верно?
— Ага, — сказал Ральф. — Даже здоровенный «Делко» быстро разрядится, если засунуть его в «кадиллак».
— Так вот, что мы сделали — взяли и избавились от дополнительных приспособлений. Мы на подзарядке.
— Если оставить аккумулятор от тачки на подзарядке слишком надолго, — тревожно заметил Ральф, — он взорвется.
— Да, — согласно кивнул Глен. — Так же и с людьми. Библия рассказывает нам об Исайе, Иове и других, но в ней не сказано, сколько пророков вернулось из пустыни с видениями, которые спалили им мозги. Я полагаю, были и такие. Но я питаю огромное уважение к человеческому разуму и к человеческой психике, несмотря на случайные регрессивные явления вроде нашего Восточного Техаса…
— Отвяжись от меня, лысик, — проворчал Стю.
— Как бы там ни было, мощность человеческого разума намного превышает мощность самого здоровенного аккумулятора «Делко». Я думаю, он способен выносить подзарядку почти до бесконечности, а может, и дольше.
Какое-то время они шли молча, раздумывая над этим.
— Так мы меняемся? — тихо спросил Стю.
— Да, — ответил Глен. — Думаю, да.
— Мы здорово убавили в весе, — сказал Ральф. — Я точно знаю, ребята, стоит мне только на вас поглядеть. У меня самого всегда был здоровенный пивной бурдюк. А теперь я опять могу посмотреть вниз и разглядеть пальцы на ногах. Вообще-то мне теперь целиком видны обе ступни.
— Это состояние духа, — неожиданно выпалил Ларри. Когда они все оглянулись на него, он, кажется, здорово смутился, но продолжал: — У меня такое чувство всю последнюю неделю или около того, и я все никак не мог его понять. Может быть, теперь могу. Я будто парю в вышине. Словно выкурил полчинарика по-настоящему взрывной «травки» или нюхнул чуть-чуть кокаину. Но нет никакой потери ориентации, какая бывает при таком кайфе. Когда накачаешься, чувствуешь себя так, словно тебе никак не удается мыслить, как обычно, ясно. А я чувствую, что отлично думаю, по сути дела, лучше, чем когда-либо. Но все равно чувствую себя оторвавшимся от земли. — Ларри рассмеялся. — Может, это просто от голода.
