— О Господи, — простонала она.
— Ответь мне, — сказал я, не отрывая взгляда от грузовика, ехавшего впереди.
Она не ответила, а только, вывернувшись, уселась у дверцы, как можно дальше от меня.
— Мы женаты, — сказал я, — я знаю, что это так. Когда я пришел в себя, доктор Шедд казался довольным:
— Вы проявляете прогрессирующую тенденцию к улучшению. Думаю, можно спокойно сказать, что вы достигаете эффективного внешнего катарсиса для своих регрессивных половых влечений, а это именно то, на что мы рассчитываем.
Он ободряюще похлопал меня по спине, совсем как мой партнер Мори Рок недавно…
На моем следующем сеансе Прис выглядела постарше. Мы с ней медленно прогуливались по большому железнодорожному вокзалу в Чейенне, штат Вайоминг. Был поздний вечер, мы гуляли по подземному переходу, под путями, потом поднимались вверх, шли до самого конца перрона и там молча стояли рядом. Ее лицо повзрослело, стало более полным. Она определенно изменилась, пополнела. И казалась гораздо спокойнее.
— Сколько лет, — спросил я, — мы с тобой уже женаты?
— Разве ты не знаешь?
— Значит, мы все — таки женаты, — сказал я, и сердце мое переполнилось ликованием.
— Ну конечно же: не думаешь ли ты, что мы живем просто так? Что такое с тобой, ты что, память потерял или что?
— Пойдем — ка в тот бар, который мы с тобой видели — там, напротив вокзала. Он, кажется, уютный.
— Ладно, — согласилась она, а когда мы направились обратно к подземному переходу, она вдруг сказала: — Я рада, что ты уводишь меня подальше от этих пустых рельсов… они меня угнетали. Знаешь, о чем я было начала думать? Мне хотелось знать, как это бы выглядело, если бы пришел электровоз, а ты бы вдруг упал перед ним на рельсы и он бы проехал по тебе, разрезав надвое… Мне хотелось знать, что ощущаешь, когда все кончается вот так, падением на рельсы, будто ты собирался лечь поспать…
— Не говори так, — сказал я, обнимая ее и прижимая к себе. Она была застывшей и неподатливой, как всегда.
Когда доктор Шедд разбудил меня от грез, вид у него был как на похоронах:
— Я не слишком счастлив наблюдать элементы патологии, возникающие в ваших видениях: это показывает, какая еще пропасть перед нами. В следующий, пятнадцатый раз…
— Пятнадцатый! — воскликнул я, — вы хотите сказать, что этот сеанс был четырнадцатым?
— Вы здесь уже больше месяца. Боюсь, что ваши эпизоды сливаются друг с другом: этого следовало ожидать, так как иногда не наблюдается никакого прогресса, а иногда повторяется тот же материал. Пусть вас это не беспокоит, Роузен.
— Хорошо, доктор, — сказал я, почувствовав, как мне становится не по себе…
На следующем сеансе — или во время того, что моему нарушенному сознанию показалось следующим сеансом — я снова сидел вместе с Прис на скамейке в сквере Джека Лондона в пригороде Окленда, Калифорния. На этот раз она была грустна и сидела тихо: никаких голубей, увивавшихся возле нее в надежде на подачку, она не кормила, а просто сидела, сложив руки и опустив глаза.
— Что с тобой? — спросил я, пытаясь притянуть ее к себе поближе.
Слеза сползла по ее щеке.
— Ничего, Льюис. — Она достала из сумочки носовой платок, промокнула глаза и высморкалась. — Просто я ощущаю смерть и пустоту, вот и все. Возможно, я беременна. И уже на целую неделю слишком поздно, чтобы что — то с этим сделать…
Я ощутил дикую гордость: сгреб ее в объятия и поцеловал в холодные, неподатливые губы.
— Лучшей новости я еще никогда в жизни не слышал! Она подняла на меня свои серые, полные грусти глаза.
— Я рада, что ты доволен, Льюис. — Она слегка улыбнулась и погладила меня по руке.
Сейчас я окончательно смог увидеть, что она изменилась. Под глазами — отчетливые морщинки, придающие ей унылый, утомленный вид. Сколько же времени прошло? Сколько раз мы с ней уже были вместе? Дюжину? Сотню? Я не мог этого сказать: для меня время прошло, время — оно не летит, оно движется капризными рывками, то полностью погружаясь в стоячее болото, то нерешительно продолжая вновь свое течение. Я тоже чувствовал себя старше и более усталым. И все — таки какая это была замечательная новость!
Как только я снова очнулся в кабинете терапии, я рассказал доктору Шедду о беременности Прис. Он тоже обрадовался:
— Видите, Роузен, как в ваших галлюцинациях появляются элементы большей зрелости, ответственности в поисках реальности с вашей стороны? В конце концов их зрелость станет соответствовать вашему настоящему хронологическому возрасту, и с этой точки зрения большая часть привлекательных для вас качеств вашего контролируемого бреда обесцветится.
Я спустился вниз в веселом расположении духа, чтобы встретиться со своей группой пациентов, послушать их объяснения и вопросы, относящиеся к этому новому и важному процессу развития моей личности. Я знал, что, когда они прочтут запись сегодняшнего сеанса, им будет о чем говорить.
В своей пятьдесят второй галлюцинации я увидел Прис и своего сына, здорового, красивого ребенка с глазами серыми, как у Прис, а вот волосы у него были больше похожи на мои. Прис сидела в гостиной, в глубоком, удобном кресле, кормила его из бутылочки с сосредоточенным выражением лица. Напротив них сидел я, в состоянии почти совершенного умиления, словно бы все, что давило на меня и мешало мне жить, все мои несчастья и заботы наконец покинули меня.
— Черт бы побрал эти пластиковые соски, — сказала Прис, раздраженно встряхивая бутылочку. — Когда он сосет, они проваливаются вовнутрь: я, наверное, неправильно их стерилизую.
Я галопом помчался на кухню за свежей бутылочкой из стерилизатора, испускающего клубы пара на плите.
— Как его зовут, дорогая? — спросил я, вернувшись.
— Как его зовут? — Прис пристально смотрела на меня с выражением безнадежности во взгляде. — У тебя все дома, Льюис? Спрашивать, как зовут твоего ребенка, Господи, Твоя воля! Его зовут Роузен — так же, как тебя!
Покорный и ласковый, я принудил себя улыбнуться и сказал:
— Прости меня.
— Я тебя прощаю, я к тебе привыкла. — Она вздохнула. — Извини, что пришлось это сказать.
Но как же его зовут? — размышлял я. Быть может, я это узнаю в следующий раз, а если нет, то в сотый раз… Я должен знать, иначе все это утратит для меня всяческое значение, все будет впустую…
— Чарльз, — проурчала Прис, обращаясь к ребенку, — ты что, писаешь?
Его звали Чарльз, и я был доволен: хорошее имя. Может, это я выбрал его: оно звучало так, как то, до которого я додумался.
В тот день, после своего сеанса, я поспешил вниз, в аудиторию групповой терапии, и по пути мимолетно увидел нескольких женщин, входящих в дверь, ведущую на женскую половину здания. У одной из них были коротко стриженые черные волосы, она стояла, гибкая и стройная, ростом пониже окружающих ее женщин: они в сравнении с ней выглядели как надутые воздушные шары.
