Он покосился на показания датчика заряда батарей – девять процентов, не так плохо. Перед там как «лечь» спать, он имел всего четыре процента.
Чтобы снова не уснуть, следовало чем-то заняться, и Джим обратился к карте. Вот они, четыре деревни, стоящие одна за другой вдоль русла реки, а между ними грунтовая дорога. Возле самой большой из них грунтовка выбиралась на шоссе, соединявшее два города-близнеца – Цви-Баттам и Цви-Графаш.
Пока у напарников был весьма приблизительный план действий, поскольку они мало знали о здешних порядках. Впрочем, сейчас ничего выдумывать не требовалось, нужно было пробраться к деревне, украсть одежду и еду, потом выбраться на дорогу, заполучить транспортное средство и рвануть в город – там проще затеряться.
Хотя как можно затеряться среди арсубов, Джим представлял себе плохо.
Подняв забрало, он глубоко вдохнул и огляделся. Светало. Сиреневое небо на востоке приобретало розоватый оттенок, предвещая скорое появление светила.
Пора было будить вторую половину отряда.
– Эй, солдат! – позвал Джим. Тони спал на подстилке из пальмовых листьев, его бронекостюм это позволял. Приподняв голову, он вздохнул, потянулся, отчего заскрипели сочленения бронекостюма, затем сел и, сняв шлем, откашлялся.
– Как спалось?
– Для этих условий – нормально. Мне приснилось, что я на Ниланде, иду по чужим следам на берегу реки.
– Чего же тут нормального, там тебя в любой момент могли атаковать из воды прятавшиеся зурабы.
– Это так, но там все было понятно… И мы там чаще сами гонялись, чем гонялись за нами.
Тони взялся за винтовку и, отведя планку, глянул в механизм подачи, стараясь определить, много ли там сконденсировалось влаги.
– А здесь мы как два прыща на заднице, никуда не деться. Если бы эти длиннорукие могли двигаться ночью, они бы нас уже накрыли.
Тони поднялся и заковылял к дереву, чтобы отлить.
Джим вздохнул. Ему сделать такое простое дело было куда труднее, требовалось снимать всю амуницию, а это было небезопасно.
– Ну что, по конфете? – спросил он облегчившегося напарника.
– Давай. Сколько у нас еще останется?
– По три штуки.
– Замечательно, на целый день сытой жизни.
Тони взял конфету и посмотрел по сторонам.
– Вообще-то здесь красиво, если не знать, что повсюду нас ждут вооруженные дифтонги.
– Может, прямо сразу на шоссе пойдем? Вряд ли мы в деревне чем-нибудь разживемся.
– Я тоже так думаю, но давай хоть одним глазком понаблюдаем, чтобы составить какое-то представление, у нас ведь нет никакой информации.
– Хорошо, но только одним глазком, – согласился Джим, и они двинулись вдоль укатанной автомобильными шинами дороги, держась травы, где не так сильно отпечатывались их следы.
Над землей еще струился туман, на стволах деревьев покачивались насекомые-палочники. До реки оставалось метров пятьдесят, когда с ее поверхности с шумом поднялась крупная птица. Она сделала над мостом несколько кругов, вглядываясь в воду и жалобно кого-то вызывая, затем поднялась выше и полетела в сторону леса.
Джим и Тони подошли к последнему перед рекой шалашу из пальмовых листьев и остановились.
Река была неширокой – метров двадцать пять, через нее был перекинут понтонный мост, покрытый грубыми досками из кустарно расщепленных древесных стволов. Течение было тихое, едва заметное. По берегам возле самой воды рос невысокий кустарник и желтоватая осока.
– Слышишь? – спросил Джим.
– Да, голоса вроде.
Напарники подошли к шалашу и стали ждать. Бежать нужды не было, они могли легко спрятаться.
Вскоре голоса стали звучать отчетливее, в реке у берега плеснулась рыба. Сквозь туман на другой стороне реки Джим увидел двух странных существ – они были похожи на маленьких обезьянок.
Туман и плохое освещение подвели его, и он не сразу разобрался, что это дети-арсубы. Они смешно ковыляли на коротких кривых ножках, отмахивая длинными руками, в которых несли пустые ведра. Несмотря на ранний час, дети весело болтали, вскоре их каблучки застучали по доскам моста.
Куда они направлялись, в лес или на плантацию?
Напарники начали осторожно забираться в шалаш, ведь дорога проходила совсем рядом.
Неожиданно на реке снова послышался громкий всплеск, и на мост, закрывая дорогу к деревне, выпрыгнул похожий на гигантскую ящерицу болотный зверь.
Дети закричали от ужаса и, побросав ведра, на четырех конечностях помчались в сторону плантации. Однако хищник не собирался расставаться с добычей, перейдя на галоп, он застучал по мосту острыми когтями.
Расстояние между ним и детьми стремительно сокращалось, зверь оттолкнулся посильнее, распахнул пасть и… одну за другой получил в широкую грудь две пули.
Перевернувшись через голову, зверь грохнулся на спину, хлестнул по мосту хвостом и больше не пошевелился.
Воздух прорезал пронзительный крик:
– Ига-а-а! Ига-а-а! Ига-а-а!
На дороге со стороны деревни показался взрослый арсуб, мчавшийся на трех конечностях, а в четвертой державший топор на длинной рукоятке. Он кричал не переставая, но, выскочив на мост, внезапно остановился, уставившись на преграждавшую дорогу тушу подстреленного зверя.
– Ну и зачем ты стрелял? – тихо спросил Джим.
– Не знаю. Интуиция сработала.
– И что теперь тебе подсказывает эта интуиция?
– Буна-Амо! Буна-Амо! – заголосил арсуб.
Вероятно, он звал детей, выясняя, не успел ли их сожрать монстр.
Дети отозвались и вышли слева от укрытия Джима и Тони. Арсуб обрадовался, но тут же стал ругаться, смешно подпрыгивая на месте и размахивая длинными руками. Между ним и детьми неподвижно лежал монстр.
Немного успокоившись, арсуб стал осторожно приближаться к нему, а при первых лучах солнца он решился перешагнуть через болотного зверя.
– О, бана! – громко произнес он и покачал головой. Затем нагнулся, осмотрел полученные зверем раны и спросил что-то у детей.
– Бана! – воскликнул один из них, указав на сложенные домиком пальмовые листья.
– Дудум? – уточнил взрослый арсуб, направляясь к шалашу.
– Дудум бу! – ответили дети, и арсуб пошел смелее.
– Что делать будем? – спросил Джим.
– Выходить надо.
– Ну, давай ты первый, а то он меня испугаться может.
– Согласен.
Тони снял шлем, оставил на земле винтовку и вышел из шалаша навстречу арсубу.
Тот резко остановился, выпучив на незнакомца глаза. Потом, справившись с собой, проговорил:
– Мана, хароший челавек… Мана, мои дети теперя живы.
