Спасения для людей не было, но лишь немногие из них понимали это. Остальным казалось, что возможно бежать отсюда, где смерть прячется в тени и пожирает без предупреждения. Глупая затея. Хаотично перемешанные отряды, многие из которых лишились командиров или инспекторов, уже не способны были выработать единую схему — все ориентиры сбились и перепутались, позывные перестали иметь значение, и даже самые уверенные в себе не могли бы поручиться, в какой стороне может быть выход. Они блуждали подземным лабиринтом, слепые и испуганные, ожидая того момента, когда Маан найдет их и положит конец их бессмысленному существованию. Некоторые, совсем ополоумев, бросались в бегство, Маан встречал и таких. Они неслись, крича во все горло, как сумасшедшие, не разбирая дороги, часто безоружные, падали, вскакивали, и вновь куда-то бежали… За такими он не охотился — экономил силы. К тому же, смерть, которую они выбрали, от голода и жажды, в каменном склепе, вряд ли уступала по своей жестокости той, которую мог предложить им он.
В этот день Мунн потерял изрядную часть если не своего могущества, то уверенности в собственных силах. Несколько его лучших отделов перестало существовать, не говоря уже о Кулаках, потери среди которых были еще ощутимее. Этот день станет черным днем Контроля, извечным памятником Маану, который надолго переживет его самого.
Охота подходила к концу, и вовремя — Маан чувствовал, что его хватит ненадолго. Он терял силы даже быстрее, чем мог представить. Теперь ему стоило огромного труда просто тащить свое тело вперед, каждый шаг давался большой ценой и казался последним. Ему надо отдохнуть чтобы продолжить путь. Совсем немного отдохнуть. Просто лечь и дать своему телу отдых — оно и так вынесло слишком много. Несколько раз он едва не лишался чувств. Вдруг понимал, что застыл статуей, занеся лапу, глядя в пустоту, и тело уже начинает коченеть, становясь подобием камня. Каким-то образом ему удавалось стряхнуть сон. Впрочем, теперь это был уже не просто сон. Это было что-то невообразимо тяжелое, поселившееся в нем, как огромный паразит, тянущее его вниз, пьющее его кровь. Ему невозможно было сопротивляться, потому что оно было частью его самого, и самой его сутью. Возможно, это был голос самой Гнили.
«Ты закончил свой путь, — говорил он, подламывая дрожащие от напряжения лапы Маана, укрывая его тяжелым, непроницаемым для света и запаха саваном, — Теперь все закончилось. Прекрати глупое сопротивление. Ты мой, ты принадлежишь мне, и, как бы ты ни противился, в смерти мы объединимся с тобой».
Единственный Гнилец, достигший границы пятой стадии, он заставлял себя двигаться вперед, механически, как робот, переставляя лапы. У него было дело, которое надо было закончить, прежде чем погрузиться в заслуженный сон.
Когда он ощутил присутствие рядом «купированной нулевой», то подумал, что это конец. Он был настолько слаб, что любая поисковая группа, наткнувшаяся на него, расправилась бы с ним без труда. У него оставалось сил не более, чем на один удар, и тот он берег для старого друга.
Старое уставшее чудовище. С таким легко справиться.
В чужой ауре ему показалось что-то знакомое. Геалах?! Маан подобрался, как почуявший горячий след пес. В прошлой жизни он и был псом. Но слепок принадлежал не Геалаху.
Этот человек сидел на камне посреди тоннеля и поза его казалась небрежной. Как будто он просто присел отдохнуть после долгой дороги. Он был один, и это тоже было странно. Странный человек, совершенно не вяжущийся с окружающей обстановкой, выпадающий из нее, как неуместный предмет на картинке из психологического теста, в котором требуется найти лишнее. Это было верное слово — лишний. Человек был здесь совершенно чужероден. Впрочем, он был таким в любой обстановке, сколько Маан его помнил.
Маан приблизился к нему, не скрывая своего присутствия. Даже если бы он попытался сделать это, у него вряд ли бы что-то получилось. Когда он подошел совсем близко, человек на камне поднял голову. У него не было визора, но он почему-то сидел в темноте. Маан видел его лицо, на котором, тем не менее, не отразилось беспокойства. На нем вообще ничего не отразилось. Как обычно.
— Маан?
При звуке собственного имени Маан замер, не дойдя до человека каких-нибудь несколько метров. Человек теперь был в его власти. Даже безмерно уставший, Маан успел бы до него дотянуться, если бы тот выхватил оружие. Но тот продолжал сидеть неподвижно, уставившись в темноту.
— Это ты, Маан. Я почувствовал тебя. Странный момент для встречи.
— Странный человек для встречи, Месчината.
Тот тихо засмеялся. Своим обычным смехом, который совершенно не отражался на лице.
— Хорошо сказано. Да, странно, что я оказался тут. И еще более странно то, что говорю с тобой. Мне отчего-то казалось, что ты убьешь меня молча.
— Ты умрешь, — безразлично сказал Маан.
— Я знаю. Поверь, уж это-то я знаю совершенно точно… Ты видишь меня, Маан?
— Да.
— Хорошо. И хорошо, что я не вижу тебя. Мне почему-то кажется, что ты сильно изменился.
— Надень визор. Он лежит под твоей левой ногой.
— Без толку. Два часа назад в нем сдох аккумулятор. Теперь я слеп. Но это не имеет никакого значения.
— Верно.
— Знаешь… я отчего-то был уверен, что так и закончится. Темнота и твой голос. Так и должно было закончиться. Все затянулось. Все длилось так долго. Но сейчас все.
— Ты всегда был сумасшедшим, Месчината.
— А ты всегда меня ненавидел.
Маан не ответил. Он не видел смысла продолжать этот странный разговор. Но не мог заставить себя шагнуть вперед и нанести удар. В этом человеке, улыбавшемуся ему в лицо холодной улыбкой настоящего убийцы, было что-то заколдованное, что-то, чего он никогда не мог понять. Почему-то подумалось, что подобные люди, должно быть, умирают лишь когда сами того захотят, и никогда — прежде.
— Глупо все вышло. Я про твою историю. Мы ведь все… знали. Все наши. И я тоже знал. Мы чувствовали… с самого начала. Но Геалах сказал молчать. И Мунн сказал молчать. Кого-то запугали. Кому-то пообещали награду. Так просто.
— А ты? — не выдержал Маан.
Месчината пожал плечами.
— Мне было все равно.
Он не лгал, и это было видно по его нему. Ему действительно было все равно.
— И ты бы застрелил любого, если бы приказали? Меня, Геалаха, Тай-йина?..
— Конечно. Это же моя работа.
— Ты сумасшедший.
— Нет, я просто самый искренний человек на этой проклятой планете. Хотя это одно и то же.
Какие-то слова Месчинаты, услышанные Мааном, все вились вокруг его сознания, как беспокойная мошкара. Что-то сказанное им, тревожило его, заставляло напрячься в неясном предчувствии. Если не клонило так в сон…
