— Вот и вся история, — подвел итог Окурошев, пересказав Марине услышанное им от незнакомой женщины.
Он отпер кабинет Верходеевой и заглянул внутрь. Никаких чудес не произошло: стол начальницы с двумя телефонами и декоративной вазочкой стоял на месте, никуда не делись кресла, стенные шкафы, цветной телевизор. И тем не менее…
— Все сходится, — едва ли не с радостью в голосе воскликнул Николай. — Минуло еще полвека — и Гнилым Хутором стал наш НИИФЗЕП! Помнишь топор, который нельзя трогать; он как бы намагничен разбоем. Вот и земля… тоже намагнитилась. Понимаешь?
Марина хмуро посмотрела на Николая.
— Сотни лет сюда одних тунеядцев тянуло, что ж непонятного? Зарядилась земля… людскою нечистью.
— Выходит, не виноваты вы все: Хоружий, Твертынина, ты вот… — тихо проговорила Марина. — Раз гнилое место, раз намагнитилось тут все тунеядством и низостью, значит, что же, вы все — чистенькие? Затянуло в водоворот — ничего не поделаешь? Не устояли, бедные, против гипноза?
Николай оторопел:
— А я что, оправдываюсь? Кто не без греха… Нашлась слабина в душе — вот и поймали… А может, ты знаешь, как теперь справиться со «щучьим велением»?
— Не надо было подачки хватать.
— А вот вы, которые хоть и не хватали… но помалкивали, — вы-то о чем думали?
Помолчали, невесело глядя друг на друга.
— Того бы старика спросить, — посетовал Николай. — Глаза у него… будто все понимал. Может, он знает… противоядие? Только бы пустили нас…
Николай толкнул дверь в первую комнату и радостно вздохнул: древняя пустошь оказалась на месте.
Старик не успел уйти далеко. Оставив Марину в дверях сарая, Окурошев кинулся его догонять.
— Дедушка, что делать теперь? — спросил он, переведя дух. — Этот Гнилой Хутор еще триста лет стоять будет. Столько народу перепортит! Как с ним справиться? Может, знаете?
— Перепортит, говоришь, — усмехнулся старик. — Чистую душу не испортишь. Только хищную да пугливую… А что, Коляя боишься?
Окурошев опустил взгляд.
— Из должничков его? Поймал?
— Поймал, — кивнул Николай.
— Поздно спохватился?
— Поздно…
Старик помолчал.
— Распахать бы это место да хлеб посеять — вот и вышла бы вся нечистая сила.
— А что ж в ваше-то время не засеяли?
— Да поди догадайся… — махнул рукой старик. — Это уж ты мне глаза раскрыл. Эвон, триста лет — срок немалый. Надоть распахать. А кому нынче? Мор был в деревне… Да и на Гнилом Хуторе ям да кочек нечистая намесила, чтоб и не думали пахать. Куда ни кинь — все клин. Теперь вам распахивать надо.
— Распашешь тут, — развел руками Николай. — У нас на этом месте целый институт… ну, дом такой, величиной с крепость.
— Дела-а, — качнул головой старик. — Вот бы детишек малых в твоем доме поселить. У них души ясные, с ними нечистой силе не справиться. Пусть мастерят там что свое, играют: кто — в гончара, кто — в кузнеца. Надоумить бы их на такую игру — только непременно добрую, мирную…
III
Люди, пережившие несчастный случай, нередко совершенно забывают события, что предшествовали тяжелой травме. Иногда весь трагический день выскакивает из памяти, а порой — даже более длительный период жизни… Нечто подобное произошло с большинством сотрудников института, даже с теми, кто не оказался в числе свидетелей его исчезновения.
План Николая Окурошева, родившийся после разговора со стариком, удался на славу. Ему удалось подбросить начальству идею «семейного воскресника».
Директор института появился на воскреснике с внуками-первоклашками. Его детям перевалило за тридцать, и у них в тот день хватало своих забот. Ребятишки старшего дошкольного и младшего школьного возраста собрались почти полностью.
Весело было на Гнилом Хуторе в то воскресное утро. Пестро разодетая толпа скопилась у корпуса, недавно перенесшего тяжелый капитальный ремонт. Вокруг взрослых шумным роем клубилась детвора.
Дождались наконец инструмента. Разобрали его весьма решительно, однако на этом рабочий запал иссяк. И десяти минут не прошло, как грабли и лопаты поотскакивали от своих черенков, иные черенки и вовсе переломились пополам, а метлы порассыпались. Люди праздно слонялись вокруг строительной площадки, отороченной железобетонными кряжами. Курили, боязливо подступали к завалам металлолома, трогали их с краешку, но всерьез браться за них и не помышляли. Женщины присматривали за детьми.
А те только-только вошли во вкус: им так понравилась их новая, интересная игра — собирать в кучки листву. Осень выдалась ранняя, и растительного мусора по институтским аллейкам накопилось уже предостаточно. Малыши сопели, потели, старались изо всех сил. Дважды налетал ветер, и не ветер даже, а вихрь, разметывал уже собранные кучки листвы, но дети не унывали, принимались за дело снова, с необыкновенным упорством.
Директор института даже покраснел от удовольствия, гордясь своими внуками. Они разгорячились, перемазались до ушей и на самой длинной аллее не оставили ни листочка. Их облеченный властью дед застенчиво отошел в сторонку и трогательно косился на окружавших его подчиненных.
Никто не приметил, когда наступило странное, небывалое затишье… Даже терпкие осенние запахи вдруг словно бы растаяли в воздухе. Ни единого звука не доносилось со стороны — ни шума автомобилей, ни самолетного гула.
Весь мелкий сор был собран и свален в старый мусорный ящик. Воскресник закончился. Инструмент на скорую руку «починили»: метелки связали, грабли и лопаты нацепили на черенки — и сдали какому-то ответственному лицу.
Когда последний участник воскресника миновал проходную и пестрая вереница взрослых и детишек вытянулась по дорожке, что вела к автобусной остановке, в спины ударила теплая воздушная струя. Пронзительный женский крик заставил всех разом вздрогнуть и обернуться.
Института как не бывало. На месте здания остался лишь вахтенный стол, а за ним — сам вахтер, потерянно озиравшийся по сторонам. На вахтера, на стройплощадку, на заросли сухого бурьяна золотым дождем осыпались листья…
Взрослые остолбенели… Дети же прыгали от радости и хлопали в ладоши — такого чудесного фокуса им не показывали ни в каком цирке.
В то же самое мгновение исчезли со страниц многих научных журналов разнообразные статьи по физиологии земноводных и пресмыкающихся, оставив за собой загадочные белые пространства; выпали многие фамилии из ссылок, приводимых в конце научных публикаций; в библиотеках бесследно пропали целые монографии и диссертации — вместе со своими карточками в каталогах; среди документов ВАК обнаружилось множество пустых бланков и бумаг. Так развеялся призрак Гнилого Хутора…
Думается, излишне рассказывать о том, что пережили сотрудники института после его исчезновения. Были, конечно, и неврозы, и мигрени, и язвы двенадцатиперстной. Об инфарктах или там инсультах слышать не приходилось.
Как потерпевшие кораблекрушение недалеко от берега, все специалисты по физиологии земноводных и пресмыкающихся были в скором времени подобраны разными научными учреждениями города, а некоторым из пострадавших удалось даже без особого труда вернуть утраченные было звания и должности. Повезло, в частности, Борису Матвеевичу Хоружему; он сразу оказался старшим научным сотрудником одного из биологических институтов, а теперь уже метит в заведующие лабораторией… Николай Окурошев и Марина Ермакова работают пока старшими лаборантами.
В прошлом году бурьян распахали. Рожь на его месте взошла дружно.
Об авторе
Сергей Анатольевич СМИРНОВ родился в 1958 году в Москве. Окончил 2-й Московский государственный медицинский институт. Работает научным сотрудником в Институте медико-биологических проблем Минздрава СССР. Фантастические рассказы С. Смирнова опубликованы в журналах «Техника — молодежи», «Наука и техника», «Литературная учеба», в сборнике «Фантастика», в «Искателе»; ряд произведений переведены на иностранные языки. Сергей Смирнов — лауреат международного конкурса на лучший научно-фантастический рассказ 1981 года. «Память до востребования» — первая книга молодого писателя-фантаста.
