Махолет из Братска тянул над самыми верхушками деревьев. Рихард поглядывал на колышущиеся маковки сосен и лениво жевал резинку. Юра Цицаркин безмятежно посапывал на рюкзаках.
Потом махолет вдруг стал рыскать в поисках полянки, хотя Рихард никаких различий впереди не усмотрел — все те же зеленые кроны. Он пихнул напарника:
— Эй, Юра! Прибыли.
Цицаркин открыл глаза. Рихард уже отвернулся и снова, подставив лицо ветру, глядел наружу. Потом он как-то сразу разглядел далеко впереди упирающуюся в небо телевышку.
Махолет завис на высоте двух с небольшим метров; трава на крошечной полянке струилась, прижатая к земле тугими порывами ветра. Казалось, что крылья вот-вот заденут за ветви крайних деревьев и бедняга-махолет беспомощно свалится, ломая плоскости и закрылки. Цицаркин торопливо спускал рюкзаки на длинном шнуре с крюком.
Рихард сделал пилотам ручкой, уцепился за край кабины, повис рядом с задней опорной лапой, а потом отпустил руки (махолет сразу подбросило) и мягко плюхнулся в траву. Даже не верилось, что такой высокий и нескладный дог способен на подобный прыжок, исполненный подлинно кошачьей грации. Цицаркину на грацию было плевать, как и любому твердоголовому терьеру. Он просто перевалился через край и шмякнулся на рюкзаки; а затем без всякой паузы встал. Махолет вторично подбросило на добрых полметра.
Рихард дал контрольную отмашку; махолет тотчас завалил правое крыло и косо ушел вверх и в сторону. За деревья.
— С почином, — пробурчал Цицаркин, крепкий пшеничный эрдель, упрямый даже с виду. Рихард не ответил, он как раз взваливал на плечи свой рюкзак.
— Сколько до города? — спросил он, прыгая на месте, чтобы груз утрясся и сел как положено.
— Километров двадцать. Или меньше.
— Лучше бы «или меньше».
— Да так и есть скорее всего.
— Слушай, — усомнился Рихард. — А ты откуда знаешь? Ты ж спал.
— Я сверху глянул. — Цицаркин тоже взвалил рюкзак на плечи. — Что, у меня глаз, что ли, нету?
Рихард без тени улыбки уставился в лицо напарнику.
— Вроде есть, — сообщил он. — Два.
Цицаркин сделал страшное лицо и даже губу закусил:
— Как?! Только два?!
Рихард виновато развел руками:
— Два, Юра. Один, второй. И все.
— И все? Ну тогда пошли, — безмятежно сказал Цицаркин и, задрав голову, поглядел на небо. — Ага, туда.
И они пошли. Туда. К Алзамаю. Точнее, к пригородной деревушке Шумилово. Два эколога, целый месяц проведшие в тайге на дальних делянках.
Кому какое дело, что они вовсе не экологи, а разведчики Балтии и что в тайге они всего несколько минут, только с тех пор, как прыгнули с махолета?
Экологи они. Экологи. И точка.
Одинокий хипарь-биостопщик торчал на обочине, словно некрашеный механический шлагбаум. Рука воздета, а сам в книжку уткнулся. Какая-нибудь очередная мантра-йога небось. Шурик притормозил; хипарь выглядел вполне безобидным. Одежда у него была драная, но чистая, шевелюра длинная и нечесаная, но опять же отмытая и пушистая. Ухоженный хипарь.
Ну и к лучшему. Шурик совсем остановился. Громадный «Енисей» утробно заурчал, замирая на обочине в нескольких метрах от хипаря. Шурик дотянулся и толкнул правую дверцу-надкрылок.
Хипарь наконец оторвался от книжки и уставился на грузовик. Сначала на выпуклое лобовое стекло, потом на громадный фасетчатый глаз под фарой, только после этого соблаговолил подойти к распахнутой дверце.
— Куда? — спросил Шурик в меру приветливо.
— Вперед. — Хипарь пожал плечами.
— Я только до Алзамая, — предупредил Шурик. — Дальше не пойду.
— Годится.
— Ну тогда садись…
Хипарь подхватил с обочины пыльный рюкзачок-шмотник и проворно вскарабкался по лесенке.
— Ну и монстр! — пробормотал он уважительно, осматривая кабину «Енисея». — Сколько ж он жрет?
— Да уж побольше легковушки, — благодушно хмыкнул Шурик. Он любил этого здоровенного полиморфа, его покладистый нрав, его силу и уверенность в себе и водителе.
Хипарь завозился, устраиваясь поудобнее.
— Дверь закрой… Посильнее, — попросил Шурик.
Надкрылок с хлопком встал на место и втянулся в маршевый паз. «Енисей» вновь заурчал, набирая скорость.
— Откуда бредешь? — поинтересовался Шурик.
— Из Питера…
— Ого! И все биостопом?
— Ага! — горделиво сказал хипарь. — Второй месяц.
— Я — Шурик, — сказал Шурик.
— А я — Макс.
Шурик отнял руку от правого пестика и сжал сухую и мозолистую ладонь хипаря. Хватка у того оказалась на удивление сильной. Эдакие тиски, приживленные к человеку…
— Как там Питер? — спросил Шурик.
— Стоит. — Макс пожал плечами. — Что ему сделается?
— А я там не бывал ни разу, — пожаловался Шурик. — И в Москве не бывал. Да и вообще из Сибири ни разу не выезжал.
Хипарь снисходительно покосился на него:
— Ничего! Теперь это просто. Не то что при Самойлове…
— Самойлов — это ваше. — Шурик пожал плечами. — При чем здесь Самойлов? У нас и в те времена вроде просто было выехать.
— Я не о «выехать», — пояснил хипарь. — Я о «въехать». Въехал?
— А-а-а! — дошло наконец до Шурика. — Въехал. И что, действительно проблемы были?
— Были. — Макс вздохнул. — У нас долго иностранцев гоняли. Даже сибиряков. Особенно после того, как Европа объединилась.
— А ты помнишь? — с сомнением протянул Шурик. — Это ж давно было.
— Батя рассказывал. — Макс снова вздохнул. — Он у меня в ОВИРе работал. Визы выдавал.
Впереди замаячил пост доринспекции. Почему-то сегодня там было людно: вместо одинокого скучающего дорожника торчали сразу четверо. И пестрых служебных экипажей стояло аж три.
— Ловят кого-то, что ли? — глядя в окно, предположил Шурик. — С зоны небось кто-то навострился.
— Так он и попрет по дороге, — усомнился Макс. — Жди, как же…
Увидев, что Шурик едет не в одиночестве, дорожник взмахнул полосатой палочкой. Шурик притормозил.
— Привет, начальник, — весело крикнул Шурик в окно. — Кого ловим?
— Ветра в поле, — хмуро проворчал дорожник. — Кто это с тобой?
— Странничек! — Шурик оскалился. — Дитя цветов. От святых мест биостопом бредет.
— А документы у странничка имеются? — все так же хмуро осведомился дорожник.
— А как же! — сказал Макс и протянул Шурику паспорт. — О!
Шурик переправил документ инспектору. Тот внимательно изучил все, от фотографии до виз-отметок. Пролистал напоследок еще раз и неохотно вернул паспорт Шурику в окошко. Для этого ему пришлось встать на цыпочки и вытянуться в струну, но все равно он не дотянулся и поневоле пришлось вскочить на подножку гиганта «Енисея».
— Куда ж тебя несет, а, дитя цветов? — спросил инспектор со скукой в голосе.
— Во Владик. Решил материк пересечь по диагонали и в Тихом океане ножки помочить. Благая идея. Да и кругозор расширяет.
— Ну-ну, — пробурчал дорожник. — Не сидится ж вам на месте… Ладно, езжайте… — И он прыгнул с подножки на асфальт.
Шурик отсалютовал и послал «Енисей» вперед. Пост быстро растаял позади, растворился в сибирской тайге, и только тоненькая ниточка выщербленного асфальта создавала зыбкую иллюзию связи с цивилизацией посреди первозданной таежной дикости.
— Интересно все же, — вздохнул Шурик. — Кого ловят?
— Меня, — добродушно сообщил Макс.
Шурик хотел засмеяться, но не успел: хипарь коротко врезал ему раскрытой ладонью по носу, и Шурик мгновенно отключился. Макс ловко перехватил пестики и остановил озадаченный «Енисей», даже не вильнув к обочине. Прямо на осевой, если бы на сибирских дорогах какой-нибудь псих решил начертить разметку.
Обмякшего Шурика хипарь отгрузил на спальное место, вытащил из шмотника маленький шприц-мономорф и ловко вколол Шурику галлюциноген.
— Баю-бай, — сказал он, пересаживаясь на водительское место. — Спи спокойно, Шурик. Я быстро. Не успеешь досмотреть седьмой сон, как проснешься в недоумении. И ничегошеньки ты не запомнишь, дружище Шурик. Ни хипаря Макса, ни дорожников, ни-че-го. Так что баю-бай и bуе-bуе одновременно.
