опустил рычаг. Раздался негромкий щелчок и лампы под потолком, потрещав стартером, загорелись. Выбежав на улицу, Кир увидел, что фонари на столбах залили сугробы оранжевым светом. В домах начались появляться светящиеся прямоугольники окон. Он не знал, что в такие моменты испытывают обычные люди, но точно понимал, что не страх. Сейчас во многих домах жильцы спокойно посмотрели на загоревшиеся лампочки, включившиеся телевизоры и с облечением выдохнули. « – Ну, наконец-то сделали линию, а то так и сидели бы без света!» скажут многие, даже не подозревая, что по проводам течет энергия из маленького сарая. Что вольфрамовые нити лампочек раскалены энергией термоядерного синтеза, что кинескопы ТВ светятся благодаря одиннадцатилетнему мальчику, который построил у себя дома «Лимон».
Кир молча вернулся в лабораторию, Игнат Витальевич что-то делает возле реактора с угрюмым лицом, но Лесной, как всегда, не обратил на это внимания.
– О, ты вернулся. Проверь, пожалуйста, соединения кабеля, а то напряжение скачет. – Голос его звучит глухо и сосредоточенно.
Кир послушно кивнул и пошел к боковой стенке реактора. Отпрессованные концы кабеля блестят металлом, болты на местах, ни искр, ни следов подпалин, ни запаха сгоревшей обмотки все нормально. Мужская рука опустилась на плечо ребенка. Кир уже привык, что Игнат Витальевич часто брал его за плечи, возможно, он так проявлял свои чувства. Он часто видел такие же жесты по телевизору или читал об этом, только до сих пор не знал, как надо на них реагировать. На другое плечо опустилась вторая рука, и они медленно двинулись к шее. Кир почувствовал тяжесть. Тяжесть, налитую в эти большие и сильные ладони на его хрупких плечах. Он захотел повернуться и посмотреть на Игната Витальевича, но руки сомкнулись на шее и помешали. Лесной запрокинул голову и увидел только подбородок со свежей щетиной, мужчина не смотрел на него, он смотрел ровно перед собой, специально, чтобы не видеть глаза мальчика. Пальцы сжались сильнее. В гортани сильно закололо, Кир попытался сглотнуть, но не смог, пальцы Приштина слишком сильно давили на кадык. В ушах зашумело, перед глазами поплыли темные круги, он вцепился пальцами в ладони на горле, но не хватило сил сдвинуть их даже на миллиметр. Страх. Животный ужас пронзил все тело. Ноги подогнулись, но он остался на том же месте, повиснув на руках, сжимающих горло. Лесной попытался что-то сказать, но смог лишь захрипеть. Игнат Витальевич не издавал ни звука. Кир смотрел фильмы, много фильмов, и злодеи, перед тем как убить героя, говорили речь, где объясняли, почему они так поступают. Но Игнат Витальевич молчал, а то в том, что он пытается его убить, Лесной уже не сомневался. Кислорода в крови становилось все меньше, и мозг начал отключаться, звук гудения реактора приглушался, и Кир понял, что это все. Что сейчас он закроет глаза, и больше никогда их не откроет. Что это неизбежно. Страх отступил, и оставил после себя лишь холодное смирение. Кир отпустил руки и потерял сознание.
Больно. Первое, что он почувствовал это сильная боль в горле и на шее. Глотать почти невозможно, и воздух врывается в легкие с ужасным свистом и хрипом. И без того пересохшая гортань теперь просто горит от обезвоживания.
– Кир! Мальчик мой! – Голос, такой знакомый, такой теплый, такой успокаивающий, он его уже почти забыл и сделал усилие, что бы его вспомнить.
– Мама! – Мальчик открыл глаза и не поверил им.
Его мать сидит на коленях и держит его на руках. Из ее глаз текут слезы, из ее полных рассудка глаз. Игнат Витальевич лежал рядом лицом в низ, с открытыми глазами, пустыми и безжизненными. Теперь в них нет того тепла и мудрости. Они смотрят в никуда с застывшими злобой и удивлением. Из-под волос с затылка, через все лицо и нос, на пол стекает бурая и густая кровь. Рядом с матерью стоит массивный стальной ключ, которым сам Игнат Витальевич крепил контакты кабеля к реактору. Одна из сторон ключа забрызгана рубиновыми каплями.
Мама плачет. Не так красиво как в кино, когда слезы двумя ровными ручьями текут вниз и срываются с нижнего края скулы, разбиваясь об грудь миллионами бриллиантов. Нет, она плачет навзрыд. Её глаза и нос покраснели, веки набухли, слезы намочили все нижние веки, она громко шмыгает носом, сбивая и без того неровное дыхание. Она плачет и шепчет одни и те же слова: «Кир, мальчик мой!»
Лесной собрал силы и поднялся, сев на колени рядом с матерью. Дышать все так же сложно, и голос звучит тихо и сипло.
– Мама, ты вернулась? Ты теперь тут, со мной? – Кир попробовал вытереть слезы со щеки, но лишь сильнее их размазал.
– Нет, не совсем, это ненадолго. Мне дали очень мало времени. – Мама гладит ребенка по лицу и волосам, продолжая плакать и всхлипывать.
– Но как, куда ты уходишь?!
– Я всегда тут, рядом с тобой, я где-то там внутри. Я все вижу и слышу. Вижу, что ты для меня делаешь. Вижу, как ты заботишься. Но не могу ничего сделать. Я пыталась вернуться раньше.
– И ты опять уйдешь? – Кир не хотел, что бы мама уходила. Он столько раз хотел поговорить с ней, просто поговорить. Если она останется с ним, то жизнь станет совсем другой. Людям можно будет рассказать о "Лимоне". Мама сможет взять на себя все внимание. Она его защитит. Больше не надо будет бояться детского дома.
– Да, я должна. Это цена, которую я вынуждена заплатить. Которую мы вынуждены заплатить. – Мама взяла прядь волос сына и пригладила ее к другим волосам, продолжая плакать.
– Заплатить за что?
– За тебя. За то, что ты такой. Ты в самом начале своего пути и сделаешь еще очень многое. То, что ты построил, лишь начало. И за тобой всегда присматривают. – Слезы продолжали литься, белки глаз покраснели и покрылись сеточкой красных капилляров.
– Кто присматривает? Папа? Ты знаешь, где папа? – Кир задал главный для него вопрос, который терзал его уже много лет.
– У тебя нет папы. – Голос матери дрогнул чуть сильнее.
– Он нас бросил?
– Нет, его никогда и не было. Я никогда в жизни не была с мужчиной. Я не знаю, кто твой отец, высшие силы или воля случая. Но ты только мой, и ты был рожден совершить великие дела. – После этих слов глаза матери подернулись поволокой и она начала терять связную речь. Через несколько минут рядом с ним сидела все так же безжизненная кукла, но он знал, что она там. Там
