Самец № 327 пролил кровь клетки Племени. Он совершил самое страшное насилие против своего собственного организма. Ему горько. Но разве был у него, гормона информации, другой способ выжить, чтобы выполнить свою миссию?
Он убил потому, что его пытались убить. Это цепная реакция. Как рак. Если Племя ведет себя по отношению к нему ненормально, он вынужден отвечать тем же. И он должен привыкнуть к этой мысли.
Он убил братскую клетку. Быть может, он убьет еще.
— Но зачем он уехал в Африку? Муравьи-то, вы сами говорите, есть везде.
— Конечно, но они разные… Я думаю, что после смерти жены Эдмон уже ничем не дорожил, сейчас я даже спрашиваю себя, не хотел ли он, чтобы муравьи помогли ему покончить жизнь самоубийством.
— Как это?
— А так, что они его чуть не сожрали, вот как! Африканские муравьи магнаны… Вы видели фильм «Когда Марабунта гневается»?
Джонатан отрицательно покачал головой.
— Марабунта — это лавина черных бродячих муравьев магнанов, по-научному annoma nigricans, которые движутся по равнине, уничтожая все на своем пути.
Профессор Розенфельд встал, словно для того, чтобы противостоять невидимой волне.
— Сначала слышен сильный шум: крики, писк, крылья хлопают, зверюшки улепетывают, лапками шуршат. Магнанов еще не видно. Потом из-за пригорка возникает несколько воинов. А за разведчиками вскоре появляются и остальные, бесконечными, насколько хватает взгляда, колоннами. Холм становится черным. Это как поток лавы, расплавляющей все, к чему она прикасается.
Профессор, жестикулируя, ходил взад-вперед, поглощенный своим рассказом.
— Это ядовитая кровь Африки. Живая кислота. Количество их устрашает. Колония магнанов ежедневно кладет в среднем полмиллиона яиц. Можно заполнять целые ведра… Ну и этот поток серной кислоты течет, поднимается на склоны и деревья. Ничто его не останавливает. Птицы, ящерицы, насекомоядные млекопитающие, что на свою беду приблизились к нему, немедленно превращаются в мелкое крошево.
Апокалиптическое зрелище! Магнаны не боятся никого. Однажды я видел, как не в меру любопытная кошка в мгновение ока буквально растворилась в них. Они даже через ручьи переправляются, делая плавучие мосты из собственных трупов!.. На Берегу Слоновой Кости, в районах, соседствующих с центром по изучению экологии в Ламто, где мы наблюдали за этими муравьями, местные племена до сих пор не придумали, как с ними бороться. Когда объявляют о том, что крошечные Аттилы пройдут через деревню, люди спасаются бегством, прихватив с собой все самое ценное. Они ставят ножки столов и стульев в ведра с уксусом, уходят и молятся своим богам. Когда они возвращаются, всю их деревню как корова языком слизнула. Не остается ни крошки съестного, ни кусочка какой-либо органической субстанции. И конечно, никаких насекомых-паразитов. Так что если нужно вычислить хижину снизу доверху, лучше магнанов средства не найти.
— А как же вы их изучали, если они такие свирепые?
— Ждали полуденной жары. У насекомых нет системы регуляции температуры, как у нас. Когда на улице плюс восемнадцать, температура их тела тоже восемнадцать градусов. Когда наступает жара, их кровь закипает. Вытерпеть этого они не могут. Поэтому с первыми палящими лучами они выкапывают себе гнездо-бивак и ждут в нем щадящей температуры. Это как мини-спячка, только муравьев в нее вгоняет не холод, а жара.
— Ну и что же дальше?
Джонатан не умел вести диалог. Он считал, что дискуссия — это сообщающиеся сосуды. Один собеседник что-то знает, — это наполненный сосуд, другой этого не знает — пустой сосуд. Как правило, пустым сосудом бывал он сам, Джонатан. Тот, кто не знает, должен навострить уши и время от времени подогревать пыл собеседника восклицаниями типа «ну а дальше?», «расскажите мне об этом», а также своевременными покачиваниями головой.
Если другие способы общения и существуют, то Джонатан о них не знал. Кстати, наблюдая за своими современниками, он пришел к выводу, что те вели не диалог, а параллельные монологи. Каждый пытался использовать другого просто в качестве бесплатного психоаналитика. Ну а раз так, то Джонатан предпочитал действовать по-своему. Может быть, он производил впечатление невежды, но по крайней мере он все время что-то узнавал. Разве не гласит китайская поговорка: «Тот, кто задает вопрос, глупец в течение пяти минут, тот, кто его не задает, глупец всю свою жизнь»?
— Что дальше? Ну и пошли мы туда, вот что дальше. Поверьте мне, это было нечто. Мы хотели найти их королеву, пропади она пропадом. Знаменитую жирную дурынду, которая откладывает пятьсот тысяч яиц в день. Мы хотели просто посмотреть на нее и сфотографировать. Все надели толстые болотные сапоги. Эдмону не повезло, у него был сорок третий размер ноги, а сапоги ему достались сорокового размера. И он пошел в кроссовках… Я помню все так, как будто это было вчера. В половине первого мы нарисовали на земле предполагаемые очертания гнезда-бивака и начали рыть вокруг него траншею глубиной в метр. В половине второго мы достигли внутренних помещений. И оттуда полилось что-то вроде черной, потрескивающей жидкости. Тысячи взбудораженных солдат щелкали мандибулами. У этого вида муравьев они острые, как лезвие бритвы. Муравьи забирались нам в сапоги, а мы, при помощи лопаты и кирки, продолжали продвигаться к «брачному чертогу». В конце концов, мы нашли свое сокровище. Королеву. Насекомое, размерами раз в десять больше наших европейских королев. Мы сфотографировали ее во всех ракурсах, пока она, наверное, вопила «Боже, храни Королеву» на своем пахучем языке… Результаты не заставили себя ждать. Отовсюду сбежались воины и сплелись в клубки на наших ногах. Некоторые прыгали вверх, опираясь на своих собратьев, уже вгрызшихся в каучук. Оттуда они ползли под брюки, потом под рубашки. Мы все превратились в Гулливеров, но наши лилипуты мечтали только о том, чтобы искромсать нас в салат и съесть! Надо было особенно внимательно следить за тем, чтобы они не проникли ни в одно естественное отверстие: ни в нос, ни в рот, ни в уши, ни в задний проход. Иначе пиши пропало, они прогрызутся внутрь!
Потрясенный, Джонатан молча слушал. А профессор как будто помолодел и с юношеской энергией переживал заново свои приключения, сопровождая рассказ мимикой.
— Мы изо всех сил отряхивались, чтобы прогнать муравьев. Их привлекало наше дыхание и наш пот. Мы все делали упражнения гимнастики йогов, чтобы медленнее дышать и контролировать наш страх. Старались не думать, забыть об этих гроздьях воинов, которые хотели нас убить. И мы отсняли две пленки фотографий, некоторые со вспышкой. Когда мы закончили, то все побежали из траншеи. Все, кроме Эдмона. Муравьи покрыли его всего, с головой, они уже почти съели его. Мы вытащили его за руки, раздели и с помощью мачете соскоблили все челюсти и головы, вросшие в него. Мы поплатились все, но не так, как он. Он же был без сапог. И еще он запаниковал, у него выделились феромоны страха.
