Пропасть между богатыми и бедными неизбежно будет углубляться, поскольку она происходит от продолжительности и дороговизны высшего образования и от того, что у богатых все больше и все легче будут развиваться утонченные привычки. Общение между классами – и особенно в виде браков, пока еще задерживающих окончательное социальное расслоение, – будет становиться все слабее. Таким образом, в конце концов на земле должны были остаться только имущие, которые ставили своей целью удовольствие, комфорт и красоту, а под землей – неимущие, рабочие, которые вынуждены постоянно приспосабливаться к условиям своей работы. Раз они там очутились, то, без сомнения, им нужно платить ренту за вентиляцию своих пещер, причем немалую. Если бы они отказались от уплаты, то могли бы умереть с голоду или задохнуться. Те из них, кто обладал непокорным нравом или не мог приспособиться к таким условиям жизни, вероятно, погибли. Мало-помалу такое положение утвердилось и пережившие, привыкнув к своей подземной жизни, настолько же стали счастливыми на свой лад, насколько счастливы по-своему наземные обитатели. Так, по-моему, достаточно правдоподобно объяснялись и утонченная красота одних, и бесцветная внешность других.
Великий триумф человечества, о котором я мечтал, неожиданно принял в моих глазах совсем другой облик.
Это не был триумф нравственного развития и общего совместного труда, как я это представлял себе. Вместо этого я видел перед собой настоящую аристократию, вооруженную усовершенствованными знаниями и добивающуюся того, чтобы современное капиталистическое развитие мира дошло до своего логического конца. Победа этой аристократии была не только победой над природой, но и победой над другой частью человеческого рода.
Я должен предупредить вас, что такова была теория, которую я придумал в то время. У меня не было подходящего проводника в духе утопических сочинений, который руководил бы мною. Возможно, моя теория была абсолютно неверной, но все же я думаю, что она вполне правдоподобна.
Однако цивилизация, которую я видел, судя по всему, давно уже прошла свой зенит и теперь находилась на пути к упадку. Слишком большая обеспеченность жизни наземных жителей постепенно привела их к дегенерации, к уменьшению роста, силы и умственных способностей. Теперь это было слишком явным. Но что случилось с подземными жителями, этого я не знал. Однако то, что мне довелось видеть, указывало, что морлоки – так назывались, между прочим, эти создания – претерпели еще бóльшие изменения человеческого типа, нежели элои, прекрасная наземная раса, с которой я имел возможность достаточно ознакомиться.
Тут у меня опять возник тревожный вопрос: для чего понадобилась морлокам моя Машина? Честно говоря, я был убежден, что именно они захватили ее. И еще вопрос: почему элои, если они были господами здесь, не могли возвратить мне Машину? И почему они так ужасно боялись темноты?
Я попробовал расспросить Уину о Подземном Мире, но меня снова постигло разочарование. Сначала она как будто не понимала моих вопросов, а потом просто отказалась отвечать. Она так дрожала, словно этот разговор был совершенно невыносим для нее. Когда же я стал настаивать, возможно, слишком резко, она залилась горькими слезами. Это были единственные слезы, виденные мною в Золотом Веке, – кроме тех, которые я сам пролил. Конечно, я тотчас же перестал мучить Уину расспросами о морлоках и постарался поскорее согнать с лица женщины следы ее человеческого происхождения.
Через мгновение, когда я торжественно сжигал перед ней спичку, она уже улыбалась и хлопала в ладоши.
Возможно, вам покажется странным тот факт, что прошло целых два дня, прежде чем я решился воспользоваться своими открытиями и продолжить изыскания в том направлении, которое, по моему мнению, было правильным. Но я содрогался при одной мысли об этих бледных существах. Они были как раз такого блеклого цвета, какой мы видим у червей и у препаратов, хранящихся в спирту в зоологических музеях. К тому же они были отвратительно холодны на ощупь.
Впрочем, вероятно, содрогание от ужаса, вызываемое во мне морлоками, зависело отчасти и от влияния элоев, отвращение которых к подземным жителям становилось все более понятным.
Всю следующую ночь я спал очень плохо, потому что мое здоровье здесь немного расстроилось. Меня мучили разные опасения и сомнения, несколько раз я был охвачен сильнейшим страхом, причину которого не мог объяснить. Помню, как я тихонько пробрался в большой зал, где спали освещенные луной маленькие человечки, – в эту ночь и Уина спала с ними – и лишь тут, в их обществе, успокоился.
Тогда же мне пришло в голову, что через несколько дней кончится последняя четверть луны, ночи станут темнее, а в темные ночи, скорее всего, участится появление бледных лемуров, этих новых пресмыкающихся, пришедших на смену прежним.
Меня не покидало беспокойное предчувствие, которое обыкновенно испытывает человек, все откладывающий и откладывающий исполнение какой-нибудь неизбежной обязанности. Я был убежден, что смогу вернуть свою Машину только после того, как осмелюсь проникнуть в тайны Подземного Мира.
Но я никак не мог решиться стать лицом к лицу с этой тайной. Если бы у меня имелся товарищ, тогда другое дело. Но я был ужасно одинок, и даже мысль о том, чтобы спуститься вниз, в темную глубину колодца, вызывала у меня дрожь. Не знаю, поймете ли вы мое состояние, но тогда мне казалось, будто что-то, находящееся где-то сзади, постоянно сторожит меня.
Вероятно, именно беспокойство и устойчивое ощущение какой-то неведомой опасности побуждали меня заходить все дальше в своих исследованиях.
Я отправился на юго-запад, в сторону возвышенной местности, которая в наше время называется Комб-Вуд. Вдали, там, где лежит город Бастэд девятнадцатого века, я заметил огромное зеленое здание, отличающееся по стилю от тех, которые я видел до сих пор. Оно казалось гораздо больше дворцов и развалин, уже осмотренных мною; фасад был выполнен в восточном стиле. Глянцевая краска бледно-зеленого и голубовато-зеленого цветов напоминала о чем-то вроде китайского фарфора. Бросающаяся в глаза разница во внешнем виде внушила мне мысль, что и назначение этого здания должно быть другое, поэтому я решил хорошенько изучить его.
Но дело было уже под вечер, и вдобавок я увидел это здание после долгого и утомительного странствования; так что я счел более благоразумным отложить осмотр до следующего дня и вернулся к маленькой Уине, всегда встречавшей меня радостными возгласами и ласками.
Однако на другой день я вдруг понял, что любопытство, которое пробудил во мне зеленый фарфоровый дворец, было своего рода самообманом: это послужило только поводом для того, чтобы хотя бы на день отложить пугающее меня исследование Подземного Мира.
