– Нет, – громко и отчетливо произнес Хантер. – Мне не известно о таких отклонениях. И я, и мой напарник – стопроцентные люди, пробы некуда ставить. А теперь дайте наконец пожрать!
На ночь их заперли в сарае, принадлежавшем брату Иеремии Апшерону. Колдун так понял, что это вроде карантина. Если отсидят в сарае три дня и никаких дьвольских отклонений не покажут, им разрешат свободно разгуливать по деревне. В ответ на вопрос, а не хотят ли почтенный отец Элиэзер и его паства услышать новости из внешнего мира, преподобный лишь презрительно фыркнул.
– Мир есть дьявол, – повторил он. – Никто здесь не желает слушать о дьяволе.
У Колдуна зародилось подозрение, что заглушка тут появилась неспроста. Если преподобный желал и впредь удерживать свое стадо в святой уверенности, что за пределами деревни беснуется нечистый, прежде всего следовало разорвать связь с внешним миром. В таком случае отец Элиэзер совсем не так прост, как казалось, и на это стоит обратить внимание.
Побеседовать с хозяином дома тоже не удалось. Тот на все обращения Колдуна отвечал молчанием или неопределенным хмыканьем. Впрочем, поесть своим гостям – или пленникам – он все же принес. Две здоровенные миски, наполненные буроватой кашей, каравай кукурузного хлеба и увесистый ломоть ветчины. Колдун уступил голодно рычащему Хантеру половину своей порции и задумался. Вечерело. Сквозь узкое оконце под крышей сарая лился красный закатный свет. В углу свалена была то ли репа, то ли брюква, то ли еще какой-то таинственный овощ. От кучи слабо тянуло гнилью. Что-то там ворочалось, попискивало – и хорошо, если не сами корнеплоды. Один раз невдалеке ударил колокол – наверное, созывал поселян на вечернюю молитву. Оконце налилось синевой, а затем в него заглянула острая маленькая звездочка. За стенкой шуршало, щебетало, скрипело – пробудились ночные насекомые, а может, ботва в огороде вела светскую беседу.
– Жаль, – сказал Хантер, отрываясь от миски и облизывая масляные губы.
– Что «жаль»?
– Жаль, что подружку свою ты с нами не взял. Она бы быстренько прорыла ход наружу.
– Ее бы тут убили.
– А то как же. Непременно убили бы. Не нравятся мне эти святоши. Как бы они и нас не мочканули во славу Господа, единого и всеблагого.
– А я думал, они вам по душе. Вы ведь тоже не любитель… отклонений.
– Не любитель, – охотно согласился Хантер. – Я, пацан, много чего не любитель. Например, не люблю, когда меня засовывают в сарай и снаружи запирают задвижку.
– Я мог бы выбраться в окно, – с сомнением сказал Колдун, разглядывая узкий прямоугольник.
– Давай. А я подсоблю. Надо отсюда валить.
– Надо найти и отключить заглушку.
– А ты умеешь?
– Могу попробовать.
Тут их разговор прервался, потому что снаружи заскреблись. Скрипнула задвижка, и в открывшемся проеме показалась черная фигура. Хантер напружинил руки, готовый бить насмерть. Фигура поднесла палец к губам и, пугливо оглянувшись, снова прикрыла дверь. Затем пришелец прошипел:
– Шшш. Пожалуйста, не шумите. Я хочу с вами поговорить.
У пришельца была зажигалка «Зиппо». Щелкнув ею, он на мгновение осветил лицо с рыжей бородой и голубыми испуганными глазами. Затем огонек потух.
– Не надо света, – шепнул гость. – Они заметят.
– Они? – спросил колдун.
– Отец Элиэзер и его бесноватые. Я Ковальский. Доктор Ежи Ковальский.
– Вы врач?
– Да, педиатр. То есть был педиатром, пока не угодил в этот дурдом. Теперь я брат Иисус Ковальский.
– Иисус. Это забавно.
– Да, очень забавно. Слушайте. Вы, как я понимаю, пришли из внешнего мира? Откуда именно?
– Британский Анклав.
– Британский Анклав… – Доктор Ковальский, он же брат Иисус, покатал эти слова на языке, как сладкую карамельку. – Значит, старушка Британия еще держится?
– Да. А вы там были?
– Был, на конференции в Лондоне. Много лет назад. Сейчас, должно быть, все изменилось.
– Темза еще не вытекла, – нетерпеливо вмешался Хантер. – Хотели говорить – говорите.
– Да, так вот. Я жил в Бостоне, работал там в клинике, когда разразилась катастрофа.
– Из Бостона никто не спасся, – с подозрением заметил охотник.
– Правильно. Мне не повезло. Или повезло.
Я был на международном слете педиатров в Торонто. Семья осталась в Бостоне, я потерял с ними связь… Эти ублюдки глушат все частоты, вы знаете?
– Знаем. Дальше что?
– Из Торонто я выбрался пешком, на дорогах были страшные пробки. Аэропорт закрыли, объявили чрезвычайное положение. Только военные рейсы. Я пробирался на юг, к Ниагарскому мосту, а угодил сюда.
– Скажите спасибо, что вас не сожрали по пути.
– Я каждый день говорю спасибо. Каждый день, только не в этой их проклятой церкви… Слушайте. Сначала тут была нормальная община, а отец Элиэзер был вовсе не отцом, а братом Мордехаем, это уж он потом сменил имя. «Помощник Господа», как же.
– Доктор Ковальский, – сказал Колдун, – свое недовольство отцом Элиэзером вы можете высказать потом. Что тут вообще происходит?
Ковальский помолчал, а затем глухо выговорил:
– Здесь происходят убийства. Прикрываясь именем Господним, они убивают собственных детей.
Из рассказа врача Колдун уяснил следующее. Когда Ковальский присоединился к общине, связь с внешним миром еще поддерживалась. Шла речь об эвакуации, но потом о маленькой деревне и ее обитателях все забыли. И они продолжили жить там, где две сотни лет жили их предки. Построили Большую Изгородь, как могли отбивались от химер. В те месяцы погибли многие. А затем атаки внезапно прекратились. Люди вздохнули с облегчением, но тут начали изменяться растения. Репа, морковь, картошка – все, плодоносящее под землей, приняло странные формы. Отказаться от мутировавших растений селяне не могли, они бы просто умерли с голоду. Продолжали есть, хотя Ковальский настойчиво рекомендовал не употреблять странные продукты в пищу сырыми. Еще через некоторое время стали рождаться больные дети.
– Судя по всему, это мутация, связанная с Х-хромосомой. Для мальчиков она летальна. Пренатальная смертность. Попросту говоря, выкидыши на шестой-седьмой неделе беременности.
Девочки выживали, но рождались деформированными. Вот тогда-то брат Мордехай провозгласил себя отцом Элиэзером и захватил власть.
– Этот психопат заявил, что рождение изуродованных детей – кара Господня за грехи и непослушание. Я пытался убедить людей, что это простая мутация. Казалось бы, любой, кто поглядел на наш урожай, должен был бы понять. Но они не поняли. Предпочли поверить сумасшедшему.
