– Некий Филипп-Мария… тут до черта имен… Альвело, лейтенант погранфлотилии всего-навсего. Интересно, а чего это они к нему прицепились?
– Бесплатный совет хочешь? Поменьше спрашивай.
Лаборант хмыкнул.
– Еще одна проба, а?
– Давай. Копнем поглубже, хуже не будет. Глянь, как там испытуемый.
– Чего глядеть-то? – Лаборант, однако, взглянул. – Как положено: сидит, скучает. Нормальный оболванец, служака. Не взглянешь на него, так можно подумать, что он под наркотой. Вон, на ментограмме муть одна…
– Не бывает такой наркоты, – буркнул инженер, запуская повторное считывание. – Пора знать.
– Мнемоблок?
– Без всяких следов подсадки? И чтобы наша аппаратура его не сломала? Думай, что говоришь. Если это просто новый тип мнемоблока, то я Адмиралиссимус. Тут что-то другое…
Когда кубометр тумана исчез и спустя секунду сменился другим, в точности таким же, инженер непристойно выругался.
– С такой ментограммой ему не пилотом служить – валяться в клинике, пузыри пускать и под себя делать. У новорожденного в башке больше информации. Ох, не зря им заинтересовались… прелюбопытный сукин сын. Чую, возьмут с нас особую подписку о неразглашении… Э! Стоп! Ты его не узнаешь?
– Как не узнать, знакомое рыло.
– То-то и гляжу, что знакомое. Не может быть, чтобы мы в прошлый раз с ним напортачили… А ну-ка еще раз, по форме «макси», и отпустим его.
– На форму «макси» нет санкции, – унылым голосом напомнил лаборант.
– Обойдется. Когда еще такого уникума увидишь… Лень работать – отойди! Моя ответственность.
Считывание ментограммы занимает секунды – обработка, да еще по форме «макси», по идее позволяющая выуживать из мозга все, что человек когда-либо видел, слышал или думал, идет значительно медленнее.
Несколько минут инженер смотрел в вожделенный кубометр мутного воздуха, нетерпеливо барабаня пальцами по крышке стола. Затем неожиданно и громко икнул.
Сгустившись из тумана, на него смотрело объемное изображение контр-адмирала Джильды Риенци в самом похабном виде.
Лаборант перестал слоняться из угла в угол и радостно взгоготнул. Инженер поставил рукой на место отпавшую челюсть.
– И это… все?
Вопрос был риторический, и лаборант пожал плечами, давая понять: он не соломинка, чтобы за нее хвататься, его дело сторона.
– Кхм. Все. До дна. Глубже, пожалуй, только коленный рефлекс.
– Сотрем и попробуем снова, а? – На этот раз голос инженера прозвучал неуверенно. Ощущать свою беспомощность – занятие не из приятных.
– Испытуемый уже ушел. Вернуть? – Лаборант скорчил гримасу.
– Нельзя: инструкция… А и ладно!.. – Инженер решительно хлопнул ладонью по столу. – Что есть, то и покажем, при чем тут мы? Представляю себе их лица… – Он поморщился и вдруг открыто ухмыльнулся. – А главное, этому типчику, Альвело, даже диффамацию невозможно пришить, потому что никому не известно, как он это делает и делает ли вообще… Черт побери, ну и денек!..
* * *
В спальной каюте контр-адмирала Джильды Риенци было душно. Горел ночник, освещая импортированные из метрополии мебельные излишества: полочки, тумбочки, гигантский резной шкаф настоящего мамонтова дерева, антикварный туалетный столик с инкрустациями… И разумеется, кровать – обширнейшее мягкое лежбище, предназначенное минимум для пятерых, что иногда и бывало.
– Ну иди ко мне, поросенок, – хрипловатым шепотом позвала Джильда. – Ну иди же…
За последние три часа Филипп слышал эту фразу в шестой, кажется, раз. Он не был уверен. Может, и в седьмой. Да и кому нужно вести счет? Все равно Джильда не отпустит, пока не вычерпает до дна, и завтрашняя судьба жертвы – ходить раскорякой, а то и лежать пластом, держась за гениталии и проклиная шепотом день, когда появился на свет. Изголодавшийся по женщине глубинник, вернувшийся с патрулирования, – самый лакомый кусочек.
Филипп на четвереньках переполз кровать. Задранные вверх белые ноги Джильды вздрагивали от нетерпения.
– Ну где ты… Хороша я, а?
– Нет слов, – соврал Филипп. Слова-то у него как раз вертелись на языке, за год службы их накопилось в голове достаточно, а вот чего не было, так это уверенности, что госпожа контр-адмирал воспримет их как комплимент. Скорее наоборот. Хотя формально – все при ней, не придерешься, а что опротивело тебе спать с ненасытной властной шлюхой – кого интересует? Изволь соответствовать, если желаешь нормальной службы, а не охоты за полудохлыми торпедами в Гольфстриме или постыдного прозябанья в ремонтных доках. Не зря половина четвертого отряда коротает время между патрульными рейдами на дальних базах и без приказа на Поплавок носа не кажет.
Он зарычал, набрасываясь на женщину и зная, что Джильде это понравится. Получилось почти как надо. Кувыркаясь в объятиях контр-адмирала, он подумал о том, что не сегодня-завтра на Каплю должна прибыть новая партия свежеиспеченных глубинников. Скорее бы уже… Потом он оказался снизу и дышал ртом, чтобы не чувствовать пропитавших кровать запахов, а Джильда, разгоряченная и тоже шумно дышащая, упражнялась в верховой езде, напоминая вертикальную палочку в знаке перпендикуляра. Потом она упала на него, скользя округлым потным животом по его животу, и думать о чем-либо, кроме «когда же, наконец, это кончится?» стало невозможно. К счастью, кончилось достаточно быстро. Джильда отвалилась и, слегка отдышавшись, хрипло приказала:
– Отдыхай…
Одеяло сбилось в ноги и скрутилось в жгут. И то хорошо, что Джильда на этот счет строга – заставляет трахать себя в постели, не где попало. Флаг-офицер Людмила Прокопович, исполняя роль «пробовательницы» новичков, куда как менее разборчива – в походе не брезгует и торпедным аппаратом, коли нет свободной каюты…
Филипп знал, что Джильда не насытилась. Еще никто и никогда не видел ее насытившейся, чего не скажешь о подчиненных ей по службе глубинниках. Однажды Павло Христюк, всем известный умник, страдающий словесным недержанием, под общий гогот офицерского собрания сострил, что Джильда Риенци никогда не получит в командование флот, ибо неминуемо доведет личный состав до полной утраты боеспособности. Спустя месяц – контр-адмирал Риенци не любила спешить – умник загремел в штрафники по самому пустяковому поводу. И не вернулся из Гольфстрима. Не всякая шутка хороша для Джильды.
«Может, прав Петр, что брезгует? – подумал Филипп. – Первый в его жизни поступок, хотя и половинчатый: по трюмным-то девкам он бегает. Но Анну свою не забыл, скучает отчаянно, все еще верит в правило: через год безупречной службы можно ходатайствовать о том, чтобы выписать на Каплю жену, через три года родить детей, через пять лет – завести домашнее животное не крупнее кошки. Осталось ждать совсем немного, а рапорт с ходатайством у него давно готов…»
