— Простите, но это так. А если собрать больше сорока человек, девяносто шансов из ста за то, что у двоих совпадет день рождения. Нас только двадцать два, но давайте попробуем? Вы не против, коммодор?
— Нисколько. Я обойду кабину и опрошу каждого.
— Нет, нет, — возразил Мекензи. — Кто-нибудь может смошенничать. Даты надо записывать, чтобы никто не подслушал чужих ответов.
Кто— то пожертвовал почти чистым листком из туристской брошюры, листок разорвали на двадцать две части и клочки раздали. Когда они были собраны, оказалось, что Пат Харрис и Роберт Брайен родились 23 мая. Все удивлялись, а Мекензи торжествовал.
— Чистое совпадение! — заключил один скептик, и тотчас несколько пассажиров затеяли жаркий математический спор.
Женщин этот предмет не увлекал — то ли их не занимала математика, то ли они избегали говорить о днях рождения.
Наконец коммодор решил, что пора переключиться на другую тему.
— Дамы и господа! Перейдем к следующему пункту нашей программы. Мне приятно сообщить вам, что Комиссия по развлечениям в составе миссис Шастер и профессора Джая…, словом, нашего уважаемого профессора, придумала шутку, которая обещает нам немало веселых минут. Они предлагают учредить суд и устроить перекрестный допрос каждого из присутствующих. Задача суда — выяснить: почему мы избрали для путешествия именно Луну? Конечно, среди вас могут оказаться такие, что не пожелают отвечать. Кто знает, — может быть, половина из вас скрывается от полиции или от собственных жен. Пожалуйста, можете отказаться, но не обижайтесь, если мы из этого сделаем нелестный для вас вывод. Ну, как, понравилось наше предложение?
Одни восприняли его восторженно, другие ироническими возгласами выразили свое неодобрение, но никто не восстал решительно против, и коммодор приступил к делу. Как-то само собой вышло, что его избрали председателем суда, а Ирвинга Шастера назначили прокурором.
Первый ряд кресел повернули лицом к кабине. Здесь заняли места председатель и прокурор. Когда все было готово и секретарь суда (то есть Пат Харрис) призвал присутствующих к порядку, председатель взял слово.
— Сейчас мы не решаем вопрос о виновности, — сказал он, с трудом сохраняя на лице серьезность. — Нам нужно определить, есть ли состав преступления. Если кто-либо из свидетелей сочтет, что мой ученый коллега оказывает на него давление, он может апеллировать к суду. Прошу секретаря пригласить первого свидетеля.
— Э-э, гм… ваша честь, а кто первый свидетель? — резонно осведомился секретарь.
Потребовалась десятиминутная дискуссия с участием суда, прокурора и любителей поспорить из публики, чтобы разрешить эту немаловажную проблему. В конце концов постановили тянуть жребий; первым выпало отвечать Девиду Баррету.
Чуть улыбаясь, свидетель прошел вперед и занял свое место в узком проходе между креслами.
Ирвинг Шастер, который в нижнем белье был мало похож на официальное лицо, сурово прокашлялся.
— Ваше имя Девид Баррет?
— Совершенно верно.
— Род занятий?
— Инженер-машиностроитель, теперь на пенсии.
— Мистер Баррет, расскажите суду, что именно привело вас на Луну.
— Мне захотелось посмотреть, что же это такое — Луна. Время для путешествий у меня есть, деньги тоже.
Ирвинг Шастер искоса поглядел на Баррета сквозь толстые линзы очков; он давно заметил, что такой взгляд озадачивает свидетелей. Носить очки считалось в двадцать первом веке чудачеством, но врачи и юристы, особенно постарше годами, все еще пользовались ими. Больше того, очки стали как бы символом профессии.
— Вам «захотелось узнать», — повторил Шастер слова Баррета. — Это не объяснение. Почему вам захотелось?
— Боюсь, ваш вопрос сформулирован слишком неопределенно. Почему человек вообще поступает так, а не иначе?
Коммодор Ханстен довольно улыбнулся. Это именно то, чего он хотел: пусть пассажиры спорят и обсуждают вопрос, который всем интересен и вместе с тем не вызовет ни обид, ни чрезмерных страстей. (Ну, а если такая угроза возникнет, от него зависит навести порядок в суде.)
— Я признаю, — продолжал адвокат, — что мой вопрос нуждается — в уточнении. Попробую сформулировать его иначе.
Он подумал немного, перебирая свои бумаги — всего-навсего листки из путеводителя. На полях Шастер набросал кое-какие вопросы, просто так, для вида. Он не любил выступать в суде с пустыми руками. Сколько раз в его практике несколько секунд мнимой консультации с бумагами приносили неоценимую пользу.
— Верно ли будет сказать, что Луна привлекла вас красотами ландшафта?
— Да, отчасти и это. Я просматривал путеводители, видел кинофильмы и не раз спрашивал себя, насколько они отвечают действительности.
— И к какому выводу вы пришли теперь?
— Я бы сказал, — сухо ответил свидетель, — что действительность превзошла все мои ожидания.
Его слова были встречены дружным смехом. Коммодор постучал по спинке своего кресла.
— Призываю к порядку! — воскликнул он. — Иначе мне придется удалить нарушителей из зала суда!
Как он и ожидал, это замечание вызвало новый, еще более сильный взрыв смеха. Ханстен предоставил пассажирам посмеяться вволю. Наконец веселье стихло, и Шастер продолжал допрос. Он совершенно вошел в роль.
— Это очень интересно, мистер Баррет. Вы прилетели на Луну, потратили столько денег, чтобы полюбоваться видами. Скажите, пожалуйста, вам приходилось видеть Гранд-Каньон?
— Нет. А вам?
— Ваша честь! — воззвал Шастер к председателю. — Свидетель неправильно держит себя.
Коммодор строго посмотрел на Баррета, но тот ничуть не смутился.
— Мистер Баррет, не вы ведете допрос. Ваше дело отвечать на вопросы, а не задавать их.
— Милорд, я приношу суду извинения, — ответил свидетель.
— Гм… Разве я «милорд»? — неуверенно обратился Ханстен к Шастеру. — Мне казалось, что я «ваша честь».
Юрист поразмыслил с важным видом.
— Я предлагаю, ваша честь, чтобы каждый свидетель соблюдал те формы, к которым он привык в своей стране. Это вполне допустимо, пока проявляется должное уважение к суду.
— Хорошо. Продолжайте.
Шастер снова повернулся к свидетелю.
— Хотелось бы услышать, мистер Баррет, почему вы сочли нужным отправиться на Луну, хотя далеко еще не осмотрели всю Землю? У вас были какие-нибудь веские причины для столь нелогичного поведения?
Вопрос был отличный, как раз такой, который мог занимать всех, и Баррет постарался ответить убедительно.
— Я довольно хорошо знаю Землю, — медленно произнес он с ярко выраженным английским произношением, таким же редким, как очки. — Жил в гостинице «Эверест», побывал на обоих полюсах, даже спускался на дно впадины Калипсо. Словом, немало повидал, и родная планета уже не могла меня ничем удивить. А в каких-нибудь сутках пути — Луна, все новое, совсем другой мир. Новизна меня и привлекла.
