Пикетчики несли на руках Дреда и Рея… Трудно передать, что сделали со стариной Дредом и мальчиком Реем.
Говорят, у монголов во времена Чингисхана существовал жестокий обычай заменять людям быструю смерть переламыванием хребта. У Дреда и Рея были переломлены позвоночники. Лежа на асфальте, они беспомощно шарили руками. Глаза у них были выколоты…
Неведомые существа вернули пикетчикам не трупы, они сбросили им нечто более страшное, пугающее, предупреждающее, рассчитанное на то, чтобы содрогнулся каждый, кто узнает о «марсианской расправе»…
Молча стояли разделенные площадью люди и… нелюди. Так я назвал их в своей корреспонденции.
Репродуктор выплевывал скрежещущие слова:
– Марсиане не знают жестокости. Им просто чужда земная мораль, как людям чужда мораль пчел или муравьев. Марсиане наводят порядок на Земле во имя торжества разума и цивилизации. Люди, повинуйтесь высшей культуре! С каждым, кто откажется повиноваться, марсиане поступят так же, как с теми, кто уже побывал у них.
Я понял одно: забастовка будет подавлена.
– Им не подавить забастовки! – крикнул крепкий рыжий малый, в котором я тотчас узнал… сенатора Майкла Никсона!
Как известно, моя корреспонденция с упоминанием его имени стоила ему сенаторского кресла.
– К оружию! Сосредоточиться! – командовал он рабочим.
Сенатор руководил вооруженными смутьянами! В тот момент я об этом не думал, но редакторы постарались поработать над моим текстом. Ведь это было беспрецедентно!
Послышались очереди автоматов. Полусогнутые, упирая автоматы себе в живот и стреляя из них, через площадь бежали на марсиан забастовщики.
Марсиане стали отстреливаться, но не из автоматов, а из револьверов. Наконец с одного из автомобилей затрещал крупнокалиберный пулемет.
Раздался взрыв гранаты.
Марсиане побежали в переулок. Рабочие преследовали их.
Черт возьми! Я бежал вместе со всеми, вооруженный лишь фотоаппаратом. Моя микромолния сверкала, как во время грозы в горах. Я исступленно нажимал спусковой рычажок затвора, запечатлевая картину боя очередями кадров…
И конечно, я слишком увлекся, вылетел вперед и оказался на позициях марсиан. Пули пели у самого уха. Мне казалось, что они летят во всех направлениях. У меня хватило ума скатиться в канаву.
За крыльцом коттеджа стоял, согнувшись пополам, марсианин без головы… Его голову, то есть круглый водолазный шлем, я видел на тротуаре и даже ощущал, как отвратительно из него пахнет…
Другой марсианин снял с себя шкуру и… сделался человеком низенького роста, чем-то мне знакомым. Он подошел к согнувшемуся марсианину, которого рвало.
– Возьмите себя в руки, сэр. Поймите, это было необходимо. Нужна острастка. И ведь они сами с оружием идут на убийство.
– Отстаньте!.. Об этом можно читать… можно наблюдать на экране. Но… видеть, как они переламывают им позвоночники, выдавливают глаза… Меня мутит… Где вы раскопали этих чудовищ, Малыш?
– Я ничего не изобрел, – усмехнулся маленький. – Так поступал знаменитый король штрейкбрехеров мистер Пэрл Бергоф. А эти… Один взят из сумасшедшего дома, а второй туда еще не попал. Кто за них может отвечать? Невменяемы, действуют без уз рассудка.
– Высший разум стоит над рассудком, – иронически сказал марсианин без шлема.
– Сэр, умоляю… сейчас не до сомнений. Они наступают.
Автоматная очередь зазвенела стеклами в окнах коттеджа. Разговаривающие присели.
Я узнал обоих. Низенький оказался моим боссом, а второй, без шлема… юным миллиардером Ральфом Рипплайном, наследником Джона Рипплайна, пароходного, нефтяного и алмазного короля, столпа долларовой династии и председателя особого комитета промышленников, штаба мира частной инициативы.
Теперь-то я знаю, как все это произошло. Могу даже представить себе детали, занося их в дневник.
Они собрались в одном из ночных клубов Гарлема. Мой босс, Малыш, встречал Рипплайна у подъезда. Они вошли в зал, где негры в белых фланелевых костюмах, подпрыгивая на стульях, исступленно играли. Все, кто был в зале, танцевали: молодцеватые парни в строгих, таких же, как у вошедшего Ральфа, изысканно-небрежных костюмах, бритые едва ли не в первый раз в жизни или уже отпустившие тоненькие элегантные усики, а то и бородки, их юные партнерши с лихорадочно блестевшими глазами, чуть излишне подкрашенными губами, обнаженными плечами и космами прародительницы Евы…
Образовав тесную толпу, они тряслись в такт истерическому ритму подобно огромному студнеобразному телу. Но, честное слово, это было забавно, когда они, шутливо подергиваясь, сплетаясь в объятиях или нагнувшись вперед, упирались лбами, как бы бодаясь, и выделывали ногами жизнерадостные па или на расстоянии кривлялись друг перед другом, стараясь перещеголять всех нелепостью движений.
Ральф Рипплайн вошел – и музыка оборвалась. Танцоры еще продолжали двигаться. Это напоминало кадр кинофильма при выключенном звуке. Люди топтались, передвигались, прижимались друг к другу, а звук, извинявший их действия, отсутствовал. Это было весело, и все засмеялись.
Но вдруг сразу молодые люди стали серьезными, с грубоватой поспешностью покинули своих дам и устремились к Ральфу.
Ральф, юный атлет, охотник на слонов и тигров, отважный путешественник, азартный игрок и спортсмен, наследный принц долларов, подавал пример. Вместе с ним они должны были рисковать жизнью во имя спасения свободного мира, возрождая славную американскую традицию, смело, твердо и романтично решать самим дела страны, когда власти бессильны.
И вереница автомобилей помчалась из Гарлема к Хедсон-риверу.
В первом, открытом, спорткаре летели Ральф и Малыш. Они остановились у входа в туннель. Малыш заплатил частному полицейскому в трусиках и широкополой шляпе за проезд всех сорока восьми автомашин.
И все сорок восемь машин одна за другой скрылись в черном устье, унося в тоннель респектабельных молодых людей…
А когда автомобили выскочили на противоположный берег реки уже в штате Нью-Джерси, то в них сидели… «марсиане»…
Можно понять романтических молодых людей. Для черномазых ниггеров хороши были белые балахоны, для борьбы с красными смутьянами пошли в дело черные балахоны. В наш век космических полетов, освоения других планет балахоны, естественно, должны были уступить место чему-нибудь другому, более современному, символическому…
Я видел проявление благородной храбрости со стороны Ральфа Рипплайна. Когда смутьяны снова перешли в атаку, он надел свой вонючий шлем и бросился в контратаку во главе других марсиан. Но их отбросили назад. А Ральф Рипплайн, сраженный пулей, мешком свалился на асфальт.
