— Очень просто: не даст себя убедить. Это его право как судьи. Неужели вы полагаете, будто технический жаргон ваших специалистов покажется судье более убедительным по сравнению с альтернативой, что такой человек, как профессор Нинхеймер, способен — пусть даже ради очень крупной суммы — намеренно загубить свою научную репутацию? В конце концов, судья тоже человек. Если ему придется выбирать между человеком, совершающим немыслимый, с его точки зрения, поступок, и роботом, совершающим столь же немыслимый поступок, то скорее всего он сделает выбор в пользу человека.
— Но человек способен на немыслимый поступок, — возразил Лэннинг, — потому что нам неизвестны все тонкости человеческой психологии и мы не в состоянии определить, что для данного человека возможно, а что — нет. Но мы точно знаем, что невозможно для робота.
— Что ж, посмотрим, как вам удастся убедить в этом судью, — устало ответил защитник.
— Если это все, что вы можете сказать, — взорвался Робертсон, — то я не понимаю, как вы вообще надеетесь выиграть процесс.
— Поживем — увидим. Всегда полезно отдавать себе отчет в предстоящих трудностях, а вот падать духом — совсем ни к чему. Я тоже продумал партию на несколько ходов вперед. — Адвокат величественно кивнул в сторону робопсихолога и добавил: — …с любезной помощью этой доброй дамы.
— Что за черт?! — воскликнул Лэннинг удивленно, глядя то на одного, то на другого. Но тут судебный пристав просунул голову в дверь и, с трудом переводя дыхание, возвестил, что судебное заседание возобновится с минуты на минуту.
Они заняли свои места и с любопытством принялись разглядывать человека, заварившего всю эту кашу.
Саймон Нинхеймер был обладателем рыжеватой шевелюры, носа с горбинкой и остроконечного подбородка; его манера предварять ключевое слово каждой фразы нерешительной паузой создавала впечатление мучительных поисков недостижимой точности выражений. Когда он произносил: «Солнце всходит… э-э… на востоке», не оставалось сомнений, что он с должным вниманием рассмотрел и все другие возможные варианты.
— Скажите, вы возражали против предложения воспользоваться услугами робота И-Зэт-27? — обратился обвинитель к истцу.
— Да, сэр.
— Из каких соображений?
— У меня создалось впечатление, что мы не до конца понимаем… э-э… мотивы, движущие фирмой «Ю.С.Роботс». Я с недоверием отнесся к их настойчивым попыткам навязать нам робота.
— Были ли у вас сомнения в его способности справиться с работой?
— Я убедился в его неспособности на деле.
— Не могли бы вы рассказать, как это произошло?
Восемь лет писал Саймон Нинхеймер монографию «Социальные конфликты, связанные с космическими полетами, и их разрешение». Его страсть к точности выражений не ограничивалась устной речью; поиски строгих и отточенных формулировок в столь расплывчатой по своей сущности науке, как социология, отнимали все его силы.
Даже появление гранок не вызвало у Нинхеймера ощущения, что конец работы близок. Скорее напротив. При виде длинных отпечатанных полос бумаги он испытывал непреодолимое желание разбросать строчки набора и переписать все заново.
Через три дня после получения корректуры Джим Бейкер, преподаватель, а в скором будущем ассистент кафедры социологии, заглянул в кабинет Нинхеймера и застал его за рассеянным созерцанием пачки печатных листков. Типография прислала оттиски в трех экземплярах: над первым должен был работать сам Нинхеймер, над вторым — независимо от него Бейкер, а в третий, «рабочий», они должны были внести окончательные поправки. Они выработали эту практику за три года совместной работы, и она оказалась весьма успешной.
Бейкер был прилежным молодым человеком; когда он говорил с Нинхеймером, голос его звучал тихо и заискивающе. В руках Бейкер держал свой экземпляр корректуры.
— Я закончил первую главу, — произнес он с живостью, долженствующей свидетельствовать о его усердии, — и нашел в ней типографские опечатки.
— В первой главе их всегда полно, — безучастно отозвался Нинхеймер.
— Может, вы бы хотели сверить наши экземпляры?
Нинхеймер поднял голову и мрачно уставился на Бейкера.
— Я не притрагивался к корректуре, Джим. Я решил не утруждать себя.
— Не утруждать? — Бейкер вконец растерялся.
Нинхеймер поджал губы:
— Я решил… э-э… воспользоваться машиной. Коль на то пошло, ее с самого начала предложили в качестве… э-э… корректора. Меня включили в график.
— Машину? Вы хотите сказать — Изи?
— Я слышал, что ее называют этим дурацким именем.
— А я-то думал, доктор Нинхеймер, что вы не хотите иметь с ней ничего общего!
— Похоже, я единственный, кто ею не пользуется. Почему бы и мне не получить… э-э… свою долю благ?
— Что ж, выходит, я зря корпел над первой главой, — с горечью произнес Бейкер.
— Почему же? Мы сравним результаты машины с вашими в качестве проверки.
— Разумеется, если вы считаете это нужным, только…
— Что?
— Вряд ли вообще потребуется проверка. Говорят, Изи никогда не делает ошибок.
— Посмотрим, — сухо ответил Нинхеймер.
Четыре дня спустя Бейкер вновь принес первую главу. На сей раз это был экземпляр Нинхеймера, только что доставленный из специальной пристройки, где работал Изи.
Бейкер торжествовал.
— Доктор Нинхеймер, он не только обнаружил все замеченные мной опечатки, он нашел еще десяток, которые я пропустил! И на все про все у него ушло только двенадцать минут!
Нинхеймер просмотрел пачку листов с аккуратными, четкими пометками и исправлениями на полях.
— Боюсь, нам с вами не удалось сделать первую главу достаточно полной. Пожалуй, сюда следует включить ссылку на работу Сузуки относительно влияния слабых полей тяготения на нервную систему.
— Вы имеете в виду его статью в «Социологическом обзоре»?
— Совершенно верно.
— Не стоит требовать от Изи невозможного. Он не в состоянии следить за научной литературой вместо нас с вами.
— Это-то я понимаю. Но я подготовил нужную вставку. Я намерен встретиться с машиной и удостовериться, что она… э-э… умеет делать вставки.
— Умеет, вот увидите.
— Предпочитаю убедиться в этом лично.
Нинхеймер обратился с просьбой о встрече с Изи, но смог получить лишь пятнадцать минут, и то поздно вечером.
Впрочем, пятнадцати минут оказалось вполне достаточно. Робот И-Зэт-27 мгновенно усвоил, как делают вставки.
Нинхеймер впервые оказался в такой непосредственной близости от робота; ему стало не по себе. Он вдруг поймал себя на том, что машинально обратился к роботу так, словно тот был человеком:
