Город наш приграничный, мало кто успел уехать…
Подопригора побрел в ближайшее село. Там и остался, лечил людей травами. За это и кормили и одевали…
Меня так и подмывало, я не удержался и спросил: не смог бы профессор возобновить в памяти и записать заново основное в своем открытии? Эти записи можно было бы передать на Большую землю.
Профессор улыбнулся.
– Все это я уже сделал. Но, читая свои зеленые тетрадки, я много думал и пришел к выводу, что многое в моих опытах могло быть значительно проще, если б я сразу нашел свои записи и серьезно занялся исследованием глаз, точнее, радужной оболочки глаз… Оболочку эту по праву можно считать визитной карточкой млбнзовой структуры гиперанакса. Радужная оболочка - это самой природой созданная неимоверно полная и неимоверно лаконичная запись млбнза… Глаза нужно уметь читать. Но не только читать. Глаза врача через глаза больного могут и должны непосредственно влиять и на его млонз, на его гиперанакс. Радужная оболочка… Глаза… Глаза - вот что является не только воротами окружающего мира, но для внимательного исследователя и воротами в мир внутренний…
О многом еще рассказал мне в тот день профессор. И о том, как скрывался в селе, и о жизни своей в отряде, но больше всего говорил о существе того, что было записано в его тетрадях.
Я попросил профессора, и он начал понемногу знакомить меня с наукой своей матери. Более двух месяцев изо дня в день в каждую свободную минуту Подопригора излагал мне и содержание тетрадей, и свои соображения… На третий месяц меня снова послали с заданием в город. Не так уж и много успел я усвоить из импровизированных лекций профессора, но кое-что осталось в памяти. Что именно? Во-первых, научился все-таки читать… да-да, именно читать по глазам… Во-вторых, я окончательно - на всю жизнь - убедился: все настоящие люди, все Гомо диспёргенс - бессмертны…
Михаиле рассказывал и рассказывал. Маринка слушала. Конечно, ей было интересно, очень интересно. Она даже начала верить, что все услышанное ею сейчас не выдумка ее любимого, а все было на самом деле, так оно и есть…
Да, она уже в это верила, но все время - на протяжении всего рассказа - звучало и звучало в голове: последний вечер…
Последний…
Сегодня ночью - прощание…
“Пока что тихо… Пока что тихо…” - поет сверчок, но внезапно и он прерывает свою пескю. За окном, за боковой стеной ясно слышатся тяжелые шаги.
– Кто это?! - Маринка приподняла голову. - Скорей! - схватила Михаила за руку. - Скорей! Сюда, сюда, в кладовку! Это оконце…
– Знаю, оконце - на огороды.
– Если что - выдавливай и беги. Ой, скорее!
– Спокойно. Запри меня.
Метнулась в комнату, схватила шинель, шапку и туда же - в кладовку. Осмотрелась: нет ли еще каких его вещей.
В дверь постучали.
Быстро закрыла кладовку на висячий замок, вышла в сени: - Кто там?
– Это я, Андрон Андреевич. Открой…
– Кто?!
– Да Андрон же, Андрон… Не бойся, я один. Поговорить нужно.
– Я… Я уже спать легла… Приходите днем.
– Днем нельзя. Открой, мне только поговорить.
Маринка, почувствовав по тону, что настроение у полицая вроде бы совсем не воинственное, осмелела:
– Уходите. Идите домой, я спать хочу.
– Так, значит… - голос Андрона изменился. - Слушай, девка, открой, добром прошу!…
“Что же делать? - Марина лихорадочно соображала. - Один, говорит. Значит, без полицаев. Брешет, конечно…” - Сейчас, я оденусь.
– Это другой разговор…
Кинулась в хату, к кладовке. Зашептала в щель:
– Что делать? Андрон…
– Что поделаешь? Впускай.
Маринка растрепала волосы, разобрала и смяла постель, еще и край одеяла спустила на пол. Посмотрела: похоже ли, что она спала? Кажется, все в порядке…
Неторопливо, словно нехотя, - пусть думает, что она не боится! - прошла в сени, отодвинула тяжелый засов, открыла дверь: один! И вправду один!
Малость отлегло от сердца. А может, попрятались?
– Добрый вечер, - учтиво поклонился Чебренков. - Где тут у вас ноги вытереть?
– Проходите, все равно завтра прибираться буду.
Как и тогда в Опанасьевке, возле моста, на Андроне темнела латками старая телогрейка. Над очками - теми же самыми, с яркой золотой оправой - мятый козырек засаленного картуза. Круглое, одутловатое лицо давно не брито. Теперь только Марина заметила, как осунулся, постарел Андрон.
Он был совсем непохож на того довоенного, несколько загадочного, разочарованного в жизни “философа” и собирателя старины, который, уходя на фронт, так неудачно ухаживал за ней и так неожиданно получил от нее затрещину.
Пропустив “гостя” перед собой, девушка быстро заперла входную дверь. “Сейчас прикажет открыть”, - подумалось ей.
Андрон оглянулся, пристально посмотрел на засов, но так ничего и не сказал.
Зашли в хату. Осторожно ступая грязными сапожищами, приблизился к столу, вытащил из-под ватника большой белый пакет. Развернул бумагу - плакат “Поезжайте в великую Германию” - не заискивающим поклоном подал девушке толстенную книгу.
– Вот… Выполняю обещание…
Ничего не понимая, она взяла. Что же это такое? Тяжелый том, оправленный в простое серое полотно, в верхнем левом углу, прямо на обложке, цветная вышивка -полевые цветы.
Развернула книгу - украинские народные песни… И только теперь все поняла: это ж еще тогда, до войны, когда она с Надийкой была в гостях у Чебренкова, Андрон пообещал достать ей такую книгу.
– Спасибо.
– Спасибо и вам, что не побрезговали, приняли дар из рук, так сказать, бывшего полицая.
“Что это он себя бывшим называет? - удивилась Маринка. - И форму перестал носить…”
Чебренков снял картуз. Попросил разрешения сесть, примостился у края стола на табуретке.
– А почему вы стоите? - спросил, расстегивая ватник.
– Да… ничего. Насиделась за день. - Маринка решила не садиться: может, поскорее уйдет.
– Извините, что тревожу в позднюю пору, - неторопливо начал Андрон. - Но дела мои таковы, что днем прийти нельзя было никак… Одним словом, днем увидали бы полицаи, а я этого не хотел.
– Но… я не понимаю, в чем дело?
– Садитесь… Как-то неудобно - я сижу, а вы, хозяйка, стоите.
– Спасибо, постою.
– Ну ладно. Если уж так, то перейдем сразу к делу.
Андрон снял очки, протер их грязным носовым платком, дрожащими пальцами вновь надел их:
– Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Мне нелегко, но я должен признать свои ошибки. Есть основания полагать, что вы поможете мне найти, так сказать, верный путь. Вы согласны? Вы поможете?
– Ничего не понимаю, - прошептала девушка и села на скамью.
– Вы должны мне помочь. - Андрон придвинулся к Маринке. - Если бы я сейчас сказал, что стал убежденным коммунистом, вы все равно не поверили бы. Я понимаю… Но поймите и меня - сейчас мне выгоднее быть откровенным, абсолютно откровенным. Выслушайте меня, пожалуйста. Не удивляйтесь: я должен исповедаться перед вами теперь, именно теперь.
