Она никогда не думает о себе, вздохнул Осоргин. Почти никогда. Или о нём, или о брате. О нас всех, о работе, о банке. И снова о нём, – все эти годы. И этот взгляд, – внутрь себя, и свет изнутри, такой свет! Заработав миллионы фунтов, каждый день находясь среди мужчин, которые… Она всё время думает о нём. Всё время. Конечно, если бы не он, ничего этого не было бы. И меня бы не было. Господи Иисусе, как ты посмел оставить её, мерзавец?!. Да, да, я знаю. Ты не мог поступить иначе. Ты уехал, чтобы защитить её, – и всех нас. Если бы не эта тряпка на троне сначала и не эта толпа вурдалаков в Кремле потом, у меня могла бы быть такая дочь, замирая от ярости, подумал Осоргин. Или такой сын! Толпа вурдалаков, русских и нерусских. Ну-ну, – а разве не русские столетиями торговали русскими, словно скотом? Разве не русские жгли за это русских, вешая и швыряя на вилы грудных младенцев?! Мы сами себя ненавидим. Что же удивительного в том, что случилось с нами, если мы сами так ненавидим друг друга?! Это же он сказал тогда, – Всевышний рассеял евреев не за грехи прелюбодеяния и мздоимства, а за грех беспричинной ненависти. И с нами Он поступил так же, только рассеял лишь толику нас. Может быть, чтобы когда-нибудь собрать нас снова. Господи, пусть у него получится. Прости нас, Господи. Мы опомнимся. Мы опомнимся и передавим всю эту нечисть. Клянусь Тебе, Господи. Прости нас. Прости Россию, Господи!
* * *
– Невозможно, дорогая, – Эдуард Восьмой взялся пальцами за виски. – Они найдут тысячу оправданий и поводов. Миллион отговорок. Понимаете, леди Рэйчел?
– А вы, милорд? Вы тоже будете искать отговорки?
– Вы же знаете, как я к вам отношусь.
– И я вас люблю, милорд, – просто сказала Рэйчел. – Вы это тоже хорошо знаете. Но дело не в этом. Всё изменилось самым трагическим образом. Вы не можете больше кивать на правительство. Когда начнётся война, британцы будут ждать поступков и твёрдости не от правительства, которому уже мало кто верит. От Вас.
– Вы даже не представляете себе, о чём вы просите, миледи, – нервно вскинул голову король. – Неужели вы думаете, они нам позволят?!
– Я верю, милорд, вы не станете никого спрашивать. Я – определённо не собираюсь.
– Рэйчел, дорогая…
– Меня сейчас абсолютно не интересуют крайне неотложные дела правительства. Я как раз очень даже хорошо представляю себе масштабы своей так называемой просьбы. Милорд, я прошу в действительности только об одном. Объявите вашу волю. Если британские джентльмены и настоящие мужчины, возглавляющие британскую нацию, желают и впредь оставаться мужчинами и джентльменами в глазах британских женщин, им придётся, наконец, научиться держать слово и выполнять обещания. И волю своего монарха. А кого и как они собираются при этом и для этого спасать – поляков, зулусов или евреев – мне всё равно. А если нет, – Рэйчел прищурилась, и Эдуард едва удержался, чтобы не поёжиться. – Если нет, милорд, – мы вместе с Её Величеством сумеем позаботиться о том, чтобы британские женщины узнали, кому они доверили свои судьбы и будущее своих детей. И джентльменам не поздоровится. Поверьте, милорд, всё именно так и будет.
– Как вы собираетесь их заставить?! После Мюнхена, после…
– Я вам объясню, милорд.
Когда Рэйчел умолкла, Эдуард, сгорбившись, снова сжал пальцами виски.
– Сейчас?! – простонал он. – Леди Рэйчел, да после всего, что вы мне изложили?! Сейчас?! Сейчас они хотят…
– Именно сейчас, – голос Рэйчел наполнился звоном, от которого у короля возникло чувство, будто ему за шиворот вытряхнули мешок со льдом. – Именно сейчас, потому что другого шанса у них не будет.
– Ну, хорошо. Вы хотя бы представляете себе…
– Отлично представляю. Мои люди работают над этой задачей уже почти месяц. И мы готовы.
– Готовы – к чему?!
– Встать на вашу защиту, милорд. Вы ведь не думаете, что я пытаюсь играть с вами?
– Нет, – вздохнул Эдуард. – Конечно же, нет!
– Тогда вам тоже предстоит приготовиться.
– Вы думаете, это совещание будет достаточным поводом спровоцировать их выступление?
– Не сомневаюсь ни одной секунды, милорд. Надо, с одной стороны, отобрать у них инициативу, а с другой – не позволить им догадаться об этом.
– И вы?
– Разумеется, я тоже.
– Подождите, Рэйчел. А что же Артур? Вы не собираетесь предупредить Глокстона?
– Артур давно предупрежден, милорд.
– Что?! И он не…
– Старина Артур не хуже меня понимает, в чём состоит истинная забота о вашей безопасности.
– Чёрт вас всех побери, – Эдуард закрыл глаза.
– Мой человек со всеми необходимыми бумагами, цифрами и выкладками будет у Глокстона, – Рэйчел посмотрела на изящные часики, инкрустированные изумрудами и бриллиантами, украшавшими её запястье, – через два часа. Если Вы окажете мне такую любезность и посидите над ними хотя бы до полуночи, то уже завтра сможете набросать тезисы для разговора с нашими рыцарями из Адмиралтейства. Я знаю, вы этого страшно не любите, но иначе нельзя. Вы должны быть во всеоружии, милорд. Я умоляю вас – ради вашей любви к Уоллис, ради вашего сына, ради нас всех. Пожалуйста, милорд. Вы не можете больше тянуть. Вы должны показать – вы король не только по крови. У нас у всех не осталось иного выхода.
– Леди Рэйчел, – Эдуард изумлённо покачал головой. – Леди Рэйчел, вы понимаете, что мне придётся отправить правительство в отставку? И не только правительство, вероятно. Боже, что будет твориться в Палате общин!
– Да.
– И как вы это себе представляете?!
– Отлично представляю. На нашей стороне будут все здравомыслящие люди. И пресса.
– Ах, да, – король усмехнулся. – Разумеется. И кого же вы видите в качестве премьера?
– Сэр Уинстон прекрасно справится с этими обязанностями.
– Вы с ума сошли, дорогая, – содрогнулся король. – Этот буйвол станет орать на меня по каждому удобному и неудобному поводу. Кроме того, я ему не до конца доверяю. Если бы не ваше вмешательство, он со своими друзьями свалил бы меня тогда, в декабре тридцать шестого, не задумываясь!
– Сэр Уинстон – один из немногих политиков, способных менять свои взгляды. Не убеждения, а именно взгляды. Это крайне важно в нашей ситуации.
– Допустим. А как же его русофобия? Меня беспокоит этот его пунктик, леди Рэйчел. Его антибольшевизм – всего-навсего форма, суть же остаётся прежней чуть ли не с Крымской войны, которую он, кажется, не прочь перевоевать при удобном случае. Если нам предстоит сражаться плечом к плечу с русскими – а, насколько я понимаю, именно так и будет – нам это станет мешать. Очень сильно мешать, я полагаю.
