— Я предупреждал тебя: не заводи малыша! — заметил Харкер.
— При чем тут мой ребенок?
— Ты начал беспокоиться. Малыша еще нет, а ты уже тревожишься.
— Конечно, тревожусь.
Маклерен обхватил голову руками и выругался. Харкер понимал, что его сосед с трудом удерживается от крика.
— Да, я не хочу, чтобы с моей женой и малышом случилось то же, что с твоими. У нас на борту лихорадка.
На минуту глаза Харкера стали похожими на раскаленные угли. Затем он взглянул на парус и сказал:
— Может быть, смерть — это лучший выход для них.
— Нельзя так говорить.
— Но это правда. Вот ты спрашиваешь меня, когда мы остановимся. Может быть, никогда. И не надо распускать нюна Я подозревал это очень давно. Ты еще не родился, а я уже видел, как наше первое поселение было сожжено Облачным народом и моих родителей распяли в их собственном винограднике. Я был там, когда началось переселение в Страну Обетованную, обратно на Землю, и я все еще жду обещанного.
Мышцы на лице Харкера натянулись, как проволочные узлы, но голос остался пугающе спокойным.
— Для твоей жены и малыша лучше было бы умереть сейчас, пока Вики еще молода и надеется на лучшее, а ребенок не успел открыть глаза.
На рассвете Сэм, высоченный негр, несколько успокоил Харкера. Он тихонько запел что-то печальное, медленное, как ветер, и бесконечно красивое. Харкер проклял его и снова свернулся клубком, пытаясь уснуть, но песня осталась с ним.
«О, я смотрел на Иордан, и то, что я увидел, пришло, чтобы унести меня домой…»
Наконец Харкер уснул. Во сне он стонал и вертелся, а потом начал кричать. Люди вокруг проснулись и с интересом наблюдали за ним; днем Харкер был одиноким волком, его вечная злоба и холодный взгляд жестоких глаз не располагали к общению, и, если время от времени он бредил во сне, никто не хотел и пальцем пошевелить, чтобы помочь ему.
Люди с любопытством заглядывали в душу Харкера, но вмешиваться в его дела не собирались.
Харкер же ни о чем не беспокоился. Он снова играл в снегу. Ему было семь лет.
Сугробы были белыми и высокими, а над ними висело небо, такое голубое и чистое, что иногда он даже задумывался, не моет ли Бог небеса каждую неделю, как мама — пол на кухне. Солнце сияло, оно походило на большую золотую монету, и снег блестел в его лучах, как мириады крошечных бриллиантов. Харкер протянул руку к солнцу, морозный воздух гладил его лицо чистыми ладонями, и мальчик смеялся.
А затем все исчезло.
— Гляньте-ка, — сказал кто-то, — он плачет.
— Ревет, как маленький. Вы только послушайте.
— Эй, — сказал первый смущенно, — может, разбудим его?
— Ну его к черту, старого слюнтяя. Эй, послушай-ка…
— Папа, — прошептал Харкер, — я хочу домой.
Пришла заря, похожая на молочный огонь, просеянный через слои жемчужно-серых облаков. Сквозь сон Харкер слышал неопределенные крики. Ночь не принесла ему отдыха, и веки его упорно смыкались. Крик постепенно прояснялся и наконец стал словом «Земля!», повторяемым снова и снова. Харкер заставил себя проснуться и встал.
В тумане морские волны блестели палевыми переливами. Стаи маленьких драконов с блестящей, как драгоценные камни, чешуей поднялись с дрейфующих повсюду травяных островов, выгнули шеи и захлопали крыльями.
Впереди маячил длинный низкий холмик грязной земли среди болот. За ним к облакам поднимался гранитный утес, широкий эскарп, стоящий, как стена. На него с надеждой воззрились десятки изгнанников.
Харкер обнаружил, что рядом с ним стоит Рури Маклерен, в обнимку с Вики — своей женой. Вики была одной из немногих венерианок, вышедших замуж в земной колонии. Как всякую уроженку Венеры, ее отличала чистая белая кожа, блестящие серебряные волосы, яркие красные губы. Глаза ее были изменчивы, как море, и полны скрытой жизни. Сейчас у них появился особый взгляд, какой бывает у женщин, готовых к творению.
Харкер оглянулся.
— Земля, — сказал Маклерен.
— Грязь, — ответил Харкер, — болото, лихорадка. Это похоже на все остальное.
— Мы можем остановиться здесь хотя бы ненадолго? — спросила Вики.
Харкер пожал плечами.
— Это уж решит Гиббанс.
Он хотел спросить, какая, к чертям, разница, где родится ребенок, но придержал язык и отвернулся. На досках лежали три тела, завернутые в рваные одеяла. Харкер криво улыбнулся.
— Мы, вероятно, остановимся, чтобы похоронить их. Это займет мало времени.
Он взглянул в лицо Маклерена. В нем уже не осталось никакой надежды, оно было мертвое, как у всех переселенцев на Венере.
Гиббанс созвал старейшин своего корабля — вождей, бойцов, охотников и моряков, толстокожих людей, которые служили броней мягкому телу колонии. Среди созванных были и Харкер с Маклереном. Маклерен еще не вошел в возраст, но у него имелись качества природного руководителя.
Гиббанс был стар — печальный, сжигаемый внутренним пламенем вождь пяти тысяч колонистов, приехавших с Земли, чтобы начать новую жизнь на новом месте. Трагедии, отчаяние и измены, которых он повидал на своем веку немало, жестоко отразились на нем, но голову он держал все еще высоко.
Иногда Харкер восхищался им, а иногда и проклинал его нелепый, романтический энтузиазм.
Началась неизбежная дискуссия о том, попытаться ли основать поселок на этом грязном плоскогорье или продолжать путь по бесконечным не обозначенным на картах морям.
Харкер нетерпеливо выкрикнул:
— Черт побери, посмотрим на месте. Вспомните прошлый раз, вспомните позапрошлый и прекратите скулеж.
Сэм, черный гигант, спокойно ответил:
— Люди страшно устали. Человеку нужно где-то укорениться. Бели мы не обнаружим землю, очень скоро начнутся неприятности.
— Ну, так иди! Посмотрим, что ты тут найдешь! — парировал Харкер.
Гиббанс тяжело вздохнул:
— Он прав. У нас истерия, лихорадка, дизентерия и скука, а скука — хуже всего.
— Я голосую за поселение, — сказал Маклерен.
Харкер засмеялся и, выглянув из кабины, посмотрел на утесы. Серый гранит, похоже, поднимался прямо из болота. Харкер пытался разглядеть его вершину, но облака плотно укрывали ее от любопытных взоров. Темные глаза его сузились.
Старейшины еще продолжали свой жаркий спор, а Харкер уже не слышал их. Неожиданная мысль пришла ему в голову. Внезапно обернувшись к собранию, он сказал:
— Сэр, я прошу разрешения посмотреть, что на вершине этих утесов.
Все замолкли. Гиббанс задумчиво произнес:
— Такие плато встречались нам часто. Мы потеряли слишком много людей, выясняя, обитаемые ли они.
