Монотонно шипящий шум тишины давил на сознание ожиданием грядущей беды. Черно-красная цветограмма пещерного мрака, колеблемого отблесками чадящего факела, саднила памятью о беде уже случившейся.
«О, Мать-Создательница, — шептал про себя Айс, — я слишком ничтожен перед Тобой, чтобы задавать вопросы, ответы на которые недоступны моему сознанию, но я не могу не спросить Тебя: за что ты наказала мой род столь жестоко?»
Ответом ему был только вздох тишины, да чуть слышное пыхтение вестового за спиной.
— Как думаешь, друг мой, — вдруг обратился к спутнику Айс, — кто виноват в бедах Стаи?
Вестовой вздрогнул от неожиданности и, смущенный странной доверительностью обращения «друг мой» (какой он друг Верховному Айяру?!), не сразу нашелся с ответом. Как всегда, помогли Айяты.
— В твоих Айятах сказано: «И посмотрел я в зеркало своего Горя, и увидел в нем свою Радость…»
— Неужели? — искренне удивился Айс. — Значит, ты полагаешь, что в бедах твоего сына повинна его радость?
В глазах вестового полыхнуло пламя отчаяния. Или это был лишь блик от факела?..
— Это сказал ты… — глухо ответил вестовой, глядя в глаза Верховному Айяру.
— Сказал… Но ты-то как думаешь? Жизнь-то твоя, и сын твой…
— Больно бьешь, Верховный, — прохрипел вестовой. — Зачем?
— Чтобы услышать правду. Сейчас наше спасение только в ней. Но глупо думать, что вся она доступна мне. Каждому доступна лишь та ее часть, которую он выстрадал. Не мог же я выстрадать всю Правду! Тогда бы я был не твордокрыл, а бессмертный Айяр Айяров… Но почему-то таких не видно в нашем небе…
— Правды хочешь, Айяр?.. — поднял глаза вестовой, и красные сполохи вместе с осколками черных теней делали его лицо словно бы высеченным из красно-черного камня. — Так я думаю, что твой айят не врет. Если «моя радость» — это радость Стаи, то есть ее потребность… Мы не учим наших детей различать эти радости, и дети гибнут за радости Стаи, но виноваты ли они в своей слепоте?..
— Быть тебе Айяром, вестовой… Твое имя?
— Айян…
Айс вздрогнул.
— Так звали моего сына…
— Знаю.
— А как звали твоего?
— Айк.
Они помолчали.
— Ты прав, Айян, — прервал молчание Верховный Айяр. — Хотя многим в Стае твои слова не понравились бы… Да, для того, чтобы сохранить Стаю, надо научиться отказываться от тех радостей, из-за которых гибнут ее дети… Ради главной радости — жизни. Вроде бы все верно… Ты согласен?
— О, да!
— Но только куда нас приведет этот путь, друг мой?.. В мире, полном столкновений противоположных радостей… Жизненное пространство не бывает пустым. Если мы освободим какие-то его участки, отказавшись от некоторых радостей, то есть потребностей, их тут же займет кто-то другой… Мы покинули гнездовья и переселились в пещеры. Но стало ли нам здесь безопасней? Ведь мы, не спросив разрешения, заняли чье-то место… И так, отказываясь от своего жизненного пространства, которое состояло из наших естественных радостей и потому определяло сущность нашей жизни, в поисках спасения мы вторгаемся в чужое жизненное пространство и находим новые, неизвестные нам опасности, бороться с которыми мы еще не умеем. Мы теряем сущность жизни, перестаем быть собой, но что обретаем?.. Спасителен ли этот путь, Айян?.. Ты винишь меня за то, что я хочу вернуть Стаю в хрустальные гнездовья, потому что твой сын исчез, добывая хрусталь? Я повторяю — исчез, а не погиб — ведь пока мы с тобой не обнаружили никаких следов его гибели…
— Исчез? — оторопело переспросил Айян. И после продолжительной паузы тихо поинтересовался: — Ты тогда тоже надеялся, Айс?
— Разве только на чудо… Нет, не надеялся, видя, во что превратилось гнездовье. Но ты ничего подобного не видишь. Ты обязан надеяться. Может быть, твоя надежда — единственное, что способно спасти твоего сына…
— Я ни в чем не виню тебя, Верховный Айяр, — помолчав, сказал вестовой.
— Твое горе винит, — вздохнул Айс. — Но ты пойми, что путь отказа от радостей не ведет к спасению. Это путь к смерти, добровольной смерти, которая есть отказ от сущности жизни.
— Но как же тогда понимать твой айят?!
— Как исповедь… Конечно же, радости не должны быть слепы, особенно, когда они сталкиваются с противоположными радостями.
— Да, — кивнул вестовой, — как сказано в твоих Айятах: «Все в мире дети Матери Мира. Братья могут спорить, могут ссориться, но не должны убивать друг друга, ибо этим они истязают сердце Матери своей». — Ты хороший ученик, Айян, но сейчас важнее найти следы твоего сына.
— О да, Верховный Айяр! — воскликнул воодушевленный надеждой вестовой и еще усерднее принялся оглядывать каждый камешек, каждую трещинку.
Айс занимался тем же, но ему не давала покоя какая-то мысль, которая недавно мелькнула где-то на краешке сознания и, не зацепившись, исчезла. Теперь, исчезнувшая, она представлялась Айсу чрезвычайно важной и чуть ли не спасительной.
* * *
А рудник уже мало напоминал то мрачное подземелье, наполненное натужными стонами обескрыленных мягкокрылов, запряженных в груженные рудой вагонетки, и монотонно-мерзкими взвизгами деревянных полозьев в желобах деревянных рельсов. Помнится, у Айса от этого отвратительного звука то и дело мороз пробегал по коже, встопорщивая перья. И он, недолго думая, рубил провинившегося раба ловким взмахом острого крыла. Некоторое время смазанные плотью и кровью поверженной жертвы рельсы не скрипели. Можно было спокойно погрузиться в интеллектуальные глубины изощренных цветограмм. Хотя надсмотрщикам запрещалось заниматься этим во избежание потери бдительности, но кто проверит? Да и в бдительности долгое время нужды не было.
Теперь вагонетки стояли на колесах, выпиленных из самых твердых пород деревьев, и все вращающиеся части были хорошо просмолены и смазаны. Айс толкнул рукой ближайшую вагонетку — она легко и беззвучно двинулась по рельсам.
— Да, — восхищенно констатировал вестовой, — ты принес с Вершины Великое Знание…
Кроме того, Айс разработал целую систему передачи движения от колес с лопатками, вращаемыми подземными потоками, и к вагонеткам, и даже к забойным механизмам. Реализацией этого проекта и были заняты исчезнувшие твердокрылы. Айс лично подбирал самых толковых и тщательно обучал их…
Наконец, они подошли к подземной реке, где должна была работать монтажная группа. Бурное течение, цепляясь за лопатки установленного на оси колеса, довольно быстро его вращало. Ощущение мощи и скорости зачаровывало.
— Теперь я понял, — признался вестовой, — зачем нам руки.
