– Я пытаюсь представить себе, как они выглядят.
– Однажды я их видела. На каникулах мы с друзьями путешествовали по Южной Чехии. Однажды утром мы вышли из Новой Быстрицы и целый день бродили по лесу у австрийской границы. Вечером лес расступился, и показалось несколько построек, над которыми между стволами деревьев высилась мощная четырехгранная башня – остатки средневекового замка. Во дворе деревенского домика мы нашли открытый ресторанчик. Когда мы сидели возле длинного стола, кто-то спросил у официанта, как называется замок, на башню которого мы смотрим. Он сказал, что это Ландштейн, и я тут же вспомнила – где-то недалеко должны быть лесные скульптуры. Я спросила о них официанта, и он, поставив пустые стаканы, которые держал в руках, на стол, указал поверх наших голов на лес. Он сказал, что скульптуры находятся в получасе ходьбы отсюда и что их легко найти, поскольку мимо них проходит специально обозначенная туристическая тропа. Я хотела увидеть скульптуры и стала уговаривать остальных немедленно отправиться в лес. Идти никому не хотелось, но когда я рассказала о тайне скульптур, то моим спутникам тоже стало интересно, и сразу после ужина мы углубились в лес. Стемнело быстро, и знаки на стволах нам приходилось искать при помощи карманных фонариков. В конусах света выныривали, чтобы тут же исчезнуть во тьме, деревья и огромные серые камни. А потом мы внезапно увидели скульптуры. На вершине холма, густо заросшего елями, лежал большой темный камень, напоминающий гигантскую черепаху, а под ним из земли выступали две фигуры. С одной стороны камень подпирала рукой женщина, по пояс погруженная в землю, с украшением на голове и фонарем из толстого мутного стекла в другой руке. Женщина смотрела вдаль; мне казалось, что этот взгляд она устремляет к далекому горизонту над морской гладью. С другой стороны под камнем была выкопана небольшая яма, которая очень напоминала нору какого-то животного; в ней виднелась лишь поднятая мускулистая рука, упершаяся ладонью в камень.
Мы разложили спальные мешки на маленькой лужайке под холмом. Кто-то придумал зажечь фонарь, который держала в руке каменная женщина. Мы открыли стеклянную дверцу и наполнили фонарь шишками и веточками, а потом положили внутрь зажженную бумагу и снова закрыли дверцу. Огонь горел долго. Мои друзья скоро уснули, а я все лежала, завернувшись в мешок, и смотрела на лесной маяк. От его беспокойного света тени деревьев и каменных глыб колебались. Я еще не спала, когда на дне фонаря остался только слой тлеющих угольков; они озаряли слабым красноватым светом одну половину лица скульптуры, а лес погрузился во тьму. Внезапно мне показалось, что за залитой красноватым светом частью лица простирается морская гладь, над которой виднеются верхние этажи домов, шум леса превратился в тихий голос спокойного моря; мне чудилось, что вот-вот из тьмы вынырнет луч света на носу корабля. В тот момент я была готова поверить, что город где-то посреди океана действительно существует и что кто-то по какой-то таинственной причине тайно перевез его ворота в славоницкие леса и закопал их здесь.
После каникул лекций по археологии больше не было. Я встретилась с профессором в коридоре факультета, и мы немного поговорили о скульптурах; он уже перестал надеяться, что найдет писателя. И мне тоже в это не верилось. В конце октября я навещала приятеля на Жижкове. Вечером я возвращалась домой, спускалась вдоль обшарпанных домов по крутым и безлюдным улицам мимо широких подворотен, из которых доносилось визжание дрелей и шлифовальных станков. Случайно глянув на противоположную сторону улицы, я увидела в нижней части окна на первом этаже яркий голубой свет. Луч был неширокий, а остальная часть комнаты тонула во тьме. Мне тут же пришло в голову, что это свет пишущей машинки и что я наконец-то разгадаю тайну лесных скульптур. Я перебежала улицу, открыла тяжелую створку двери и вошла в дом. Я поднялась по нескольким ступенькам мимо стен, выложенных изразцами, и оказалась на темной площадке перед дверью чужой квартиры; только на лестницу с перилами из хитроумно переплетенных железных прутьев, которая вела на следующий этаж, падал сверху из какого-то невидимого окна луч холодного света. Фамилия хозяина была написана на металлической табличке на двери, но в темноте я не смогла прочесть ее. Я нажала на плохо укрепленную кнопку звонка.
Послышались шаги. Потом дверь открылась, и я увидела бледного мужчину лет тридцати, в очках, с длинными черными волосами, зачесанными назад. На нем была светлая рубашка, заляпанная красно-коричневыми пятнами, – сначала я испугалась, приняв их за засохшую кровь, но потом заметила на рукавах у него пятна и других цветов, и мне пришло в голову, что это, наверное, художник, которому я помешала творить. В прихожей было полутемно; на противоположной стене на вешалке висел серый пиджак, мятый рукав которого касался ободранной, кремового цвета двери; в ее верхней трети виднелось матовое стекло, в темном прямоугольнике светились капельки разбрызганного голубого света. Я несколько путано объяснила открывшему мне мужчине, что ищу писателя, который работает на машинке с голубой лампочкой. Вид у мужчины тоже был растерянный: к гостям, судя по всему, он не привык. Он начал убеждать меня, что такой машинки у него нет и что, кроме него, в квартире никто не живет. И будто желая доказать, что не скрывает от меня ни пишущую машинку, ни самого писателя, он распахнул дверь с матовым стеклом и впустил меня внутрь. В комнате, куда вела дверь, была полутьма, только перед окном сиял голубой овал, являвшийся частью какой-то странной конструкции, стоявшей на столе. Мне стало интересно, что это, и я вошла в темную комнату. На столе, покрытом полиэтиленовой пленкой, находился сложный прибор, состоявший из множества стеклянных сосудов всевозможной формы; некоторые из них были закреплены в металлических штативах и соединены между собой стеклянными трубками. Голубовато мерцала жидкость, наполнявшая высокую овальную емкость, закрепленную на штативе примерно в трех четвертях метра над поверхностью стола; из ее верхней части выходило десять трубок. Восемь из них поднимались по пологой дуге, потом немного спускались и снова поднимались. Две трубки были длиннее и уже прочих, они изгибались крутой дугой и выходили за пределы круга, описываемого остальными. Строго под устьями двух этих длинных трубок на низких подставках стояли два грязно-зеленых предмета, похожих на яйца, перевернутые острым концом книзу. Между ними на двух металлических штативах была закреплена жестяная пластина; один ее конец находился над открытой стеклянной цилиндрической емкостью, наполненной темно-фиолетовой жидкостью, поверхность которой покрывал грязно-желтый налет, похожий на скисшие сливки. Стеклянный цилиндр стоял на металлическом поддоне, с одного конца зауженном в длинный желобок. Этот желобок заканчивался над другой стеклянной емкостью, которая стояла немного ниже, имела форму куба и была пуста. Я задумалась, зачем нужно это хитросплетение сосудов, штативов, трубок и пластин. Попала ли я в квартиру тайного алхимика или оказалась в логове сумасшедшего ученого, который вот-вот одурманит меня и будет ставить на мне свои жуткие опыты? Но мужчина в очках не выглядел пугающе, он не был даже похож на ученого, а алхимика или мага так и вовсе не напоминал.
