— Ловко вы умеете людей убеждать, у меня это ни за что никогда не получится.
— Во мне ли дело? — задумчиво ответил Олег Петрович. — И не кажется ли вам, генерал, что битву выиграл не столько я, сколько ваша милость или некоторая неопределенность?..
События, связанные с поездкой, не столь значительные по своей сути, имели все же налет загадочности.
«Похоже на то, что с телепатией нельзя не считаться, если уж сам иной раз перехватываю чужую мысль. А ведь это случалось и до поездки», подумал Олег Петрович на пути из Москвы. Кое в чем это подтвердилось вскоре же.
— Я все собираюсь узнать, какое все-таки мнение сложилось у вас о работе Ивана Семеновича, — спросила Афина Павловна, когда Олег Петрович вышел на работу. Подошла она, как всегда, внезапно, из-за плеча, но он почему-то только что думал об этом самом и ответил без промедления.
— Превосходная работа. Ее вполне можно поставить вровень с известной книгой профессора Иванова.
И тут он снова уловил следующую реплику еще до того, как ее произнесли.
— Так неужели можно мириться с тем, что его затирают!
— Ну уж это, как говорится, не в нашей власти.
— Слушайте, у меня есть один план. Пойдемте на лестницу, обсудим.
Вышли. Олег Петрович вытащил «Беломор», предложил собеседнице, но та отказалась.
— Слушайте, какое у меня возникло намерение.
— Взорвать кафедру к чертовой матери, так я полагаю?
— Это — вздор.
— Тогда остается выпороть декана.
— А вот это — идея! Понимаете, у меня вертелось в голове нечто похожее, а вы сразу все это выразили вполне конструктивно и законченно. Правильно, не надо распылять силы на всю кафедру, нужно сконцентрировать огонь на одном лице.
— Чьи силы и чей огонь?
— Общественности, разумеется.
— Ах, общественности! Ну давайте, валяйте, концентрируйте на здоровьице. Очень, очень интересно, развивайте, пожалуйста, вашу мысль. Каким путем все это собираетесь делать?
— Путем шпионажа и диверсии, разумеется.
— Кто же этим займется?
— Слава богу, есть вы и есть я.
— Почему — я?
— А если не вы и если не я, то кто же?
— Но вы, помнится, уповали на общественность?
— Вот мы с вами и расшевелим общественное мнение.
— Ну, если так, то конечно, кому же и заступиться за Ивана Семеновича. Продолжайте, я весь — внимание.
— В основном разрезе я представляю так: я разведаю обстановку в институте, определю удельный вес декана, величину и направление основных действующих сил, координаты и…
— И построите векторную диаграмму.
— Не скальте зубы, у Погорельского заразились? Уж если я берусь, то смогу сделать, можете быть уверены.
— Допустим. А дальше?
— А вслед за этим произведем залп из орудия.
— Залп из одного орудия?
— Да, из одного, но зато — главного калибра.
— Уж не я ли это орудие?
— Именно вы. Вы напишите статью. У вас все — убедительно.
— Да упаси бог! Я уже удружил тут одним хорошим людям своей писаниной… Да и с какой радости полезу я в чужие дела! На меня и без того последнее время сыплются, как из мешка Пандоры, чужие заботы и дела: а у меня своих — хоть отбавляй.
— Не волнуйтесь, статью напишите анонимно. Не хватит одной, напишите еще пять. Фактов хватит, декан после оплеухи озлился.
— Вот и пишите сами. Все — пять или шесть. И все — анонимные. А я могу на все эти дела дать вот последний пятак на метро.
Афина Павловна пятак взяла и спрятала в карманчик своего рабочего элегантного халата, а от разговора не отступилась:
— Обошлась бы без вас, умей я писать. И не форсите своей брезгливостью к анонимкам, другого в этом случае не дано. В общем, голубчик, не брыкайтесь, ни на кого больше я положиться не могу.
— Какой я вам голубчик!
— Ну, миленький, ну не сердитесь. Уж если я себе вбила что-нибудь в голову, меня никакие шлагбаумы не удержат…
— Ну, знаете…
Но тут на площадку вышло еще трое конструкторов — покурить, и собеседникам пришлось вернуться к своим кульманам. Олег Петрович не успел еще углубиться в свой чертеж, как почувствовал беспокойство. Что-то мешало сосредоточиться, в голове накапливалось настойчивое требование действия и складывалась странная мысль: «Это я так просто не оставлю, я тебя расшевелю! Подумаешь! Ничего, это лишь начало…» И по внезапному озарению он догадался, что это не он так думает, а кто-то другой, возбужденный и настойчивый. «Уж не Афина ли?»
И в самом деле, не прошло и десяти минут, как она подкралась и, приколов поверх его чертежа бумажку, обронила:
— Вам надо хорошенько взвесить исходные данные. — И отошла. На листе было написано: «Что за возмутительная манера отлынивать! Тут пример антиобщественного поступка, а вы норовите в кусты спрятаться!»
Олег Петрович написал коротко и исчерпывающе: «Я не пушка, стреляйте сами».
Зрение у Афины Павловны было отличным, она разобрала ответ со своего места, сразу же подошла и приписала: «Вы просто трус», — а вслух добавила:
— А как вам понравится такой вариант?
— Он, если хотите знать, может быть истолкован различно, — при этом Олег Петрович добавил на бумажке: «Ничто человеческое мне не чуждо, но бояться мне покамест нечего, а влезать в чужие оглобли нет никакой охоты». Дальше переписка шла так:
— Вот этот разрез у вас попросту безграмотен. «Я вас ценила гораздо выше».
— Да нет, вы сами путаетесь в элементарных вещах. — «Не прибегайте к затасканным приемам. Я не ребенок, не подначивайте, ничего не добьетесь».
Со стороны можно было подумать, что два инженера обсуждают сугубо технический вопрос. На них никто даже не оглянулся.
— А вы все-таки вдумайтесь, куда приведет ваша схема. Вдруг да я преследую еще какие-то особые цели; не прогадайте!
— Будьте уверены, параметры не подведут. — «Слушайте, Афина, перестаньте вымогать: если вы настырны, то и я упрям. Конец, не мешайте работать».
Афина Павловна в сердцах сорвала листок, скомкала и бросила в корзинку. Больше она к Олегу Петровичу не подходила, перестала с ним разговаривать обиделась, что ли. Пройдет, поздоровается и шуршит сзади. Ей его хорошо видно, наблюдай хоть целый день, а ему к ней как присмотреться? А тут еще начали опять увиваться за Афиной Павловной разные ухажеры. То и дело подходит к ней то один, то другой, будто по делу, а Олег Петрович улавливает и разные «кавалерские» разговорчики вполголоса и игривый смешок. С ним она так не смеялась. Олег Петрович взял да и поставил на лоток своей доски карманное зеркальце, считая, что этим выполнял свое намерение «придирчиво» наблюдать за Афиной.
